Потому и называла себя Ханнар священным именем Аханы, потому и носила на шее гладкий обруч из белого металла — символ неприкосновенной чистоты богини. Его должен быть разогнуть в ночь свадьбы жених, но Данахан погиб на пороге ее комнаты, а она… разве могла она, окруженная поклонением богиня, поверить в то, что ее ожидало?
Мужество и отвага родились в ее душе лишь потом, когда умерли стыд и страх. Два дня из трех, на которые столица была подарена царем хайардов своему победоносному войску, два дня таскал за собою свою добычу тощий жилистый горец, пропахший потом, кровью и вином. А чтобы обеспечить молчание своих товарищей, угостил и их редкостным лакомством — единственной уцелевшей царевной. Когда же были они особенно пьяны и забыли связать ее, как обычно, Ханнар зарезала их всех: троих, бывших с нею в ту ночь, и того, кто называл себя ее хозяином.
Но Ханнар не любила вспоминать об этом с утра.
Она снова натянула на влажное тело короткую нижнюю рубашку, штаны, тонкие шерстяные носки и на них — высокие кожаные чулки со шнуровкой, одежду удо. Но вместо кожаной безрукавки поверх нижней рубашки она надела другую: длинную, разрезанную по бокам от бедер до самого низа, из белого лина, ткани редкостной и весьма ценной, носить которую в Аттане имели право лишь дети Солнца.
Предводитель одного из разбойничьих кланов, который немало пограбил торговых караванов, преподнес Ханнар целую штуку этой ткани, явившись засвидетельствовать свои верноподданнические чувства. А жена военного вождя удо, приветливая Ноджем-та, сшила рубашки по описанию Ханнар.
Затянув на плоском животе (хоть от одной беды уберегла ее божественность!) пряжки двойного пояса, Ханнар проверила, свободно ли ходит меч в ножнах. Откинула за спину косы, пригладила тонкие спиральки вечно выбивающихся волос надо лбом. И вышла из юрты.
Ее подданые уже готовились к выступлению, разбирали юрты, складывали опорные решетки и шесты, скатывали кошмы, навьючивали косматых верблюдов. Кожаные вьючные мешки-чувалы, медные котлы ожидали своей очереди.
Никто не приветствовал Ханнар, никто даже не глянул в ее сторону, те, чей взгляд случайно задевал ее, поспешно отворачивались.
И Ханнар не смотрела на своих людей: глаза ее были обращены к Солнцу, быстро поднимавшемуся над сизыми облаками, сбившимися грудой у горизонта. Ему — первый привет, и от него утреннее благословение. А пока еще Ханнар нет для людей.
Выйдя за пределы лагеря, Ханнар протянула руки к Солнцу. Сразу слезы выступили у нее на глазах. Все, кто был ей дорог, теперь там. Но Ханнар не знала, смотрят ли они с гордостью или с презрением на нее, задержавшуюся на земле. Даже мама…