Небольшие муравьишки оказались неожиданно прекрасными бойцами. Уцелевшие Твари рвались вперед, но пройти им не дали. Волна муравьев вцепилась в них мертвой хваткой. И остановила. Создания магии землянина гибли и гибли, но и число атакующих неуклонно таяло. И когда стало понятно, что коссади и оставшиеся кошмарики-терматы не пройдут, между погибающими Тварями медленно поднялся темный силуэт.
Обессиленный Точилинов с ужасом увидел, как разогнулись согнутые им линии хальер, а муравьи, победоносно догрызающие Тварей, исчезли как и не было.
– Да это маг покруче любого халь, – оторопелый хрип Бориса заставил Семена обернуться. По обреченным лицам Теренса и своих соратников он понял: выхода нет. С этим они не справятся. Рядом орал что-то шепотом японец. Матерился, наверное. Почему, Семен и сам понял, едва попробовав изменить линии хальер. Они стали похожи на стальные пруты, переплетенные в немыслимый узор. Дышать становилось все труднее и труднее. Полковник схватился за эти пруты в безнадежной попытке изменить смертельный рисунок.
«Вот он, настоящий поединок халь», – понял он. Никаких эффектных заклинаний для профанов. Никаких вспышек, молний и прочей ерунды. Ты просто берешься за линии и начинаешь их гнуть, а противник делает то же самое, только в другую сторону.
Всё свое угасающее сознание, всё желание жить, всё, что есть у человека, Точилинов вложил в эти линии. И – они поддались. Совсем чуть-чуть, на миллиметр. Но поддались. Оказалось, что бороться не невозможно. И он начал давить. Часы, дни, годы, столетия. Казалось, они все проходят мимо человека, тянущего непосильную ношу, ношу, которая остается прекрасной в своей изящной смертоносности. А потом за линии взялись еще руки. Встал Борис, встал японец, так и не переставший сыпать японским матом, откуда-то из грязи доковылял до них Гюнтер, добрел бедолага Гарри. Французы, австрийцы. И бешено обреченный напор одиннадцати магов сделал свое дело. Безупречный узор хальер вывернулся наизнанку и с силой упал на нечто, которое совсем недавно почти уже победило. И ничего не было. Ни визга умирающей Твари, ни звука уничтожаемой плоти. Ни-че-го. Темный силуэт просто потерял свои очертания и как-то сложился, превратившись в бесформенную горку на земле…
Пришло облегчение.
Потом Семен не помнил уже ничего. Ни как вольды добивали уцелевших коссади, ни как собирали измученных людей. В следующий раз он очнулся в мерном, успокаивающем покачивании. Правда, перед пробуждением ему приснился какой-то бред. Как будто он, как ребенок, лежал на руках у торка, и тот укачивал его, довольно мурлыча что-то на своем языке. Немного оклемавшись, Точилинов понял, что бред и не думал заканчиваться. Он действительно лежал на руках у огромного торка, который, склонив к нему свою физиономию, перекошенную оскалом, по идее означающим улыбку, что-то умильно сюсюкал Семену. От такого подарка судьбы Точилинов вздрогнул и окончательно проснулся.