Молодые и здоровые. Неужели испугались?
Потому что он до сих пор спокоен, это всегда пугает, тем более, по ночам. Он поднимает одинокий обломок кирпича и торопится обратно к сыну. Пробирается к чужой калитке, ожидая встречи с бандитами, думая об этой встрече, даже, вероятно, желая ее. Нет, все тихо.
И сын шепчет, что все тихо — он смотрел в окно, на ТУ дачу, слушал через форточку, и вроде бы никто больше не шумел, не приходил. Антону не заснуть, бедняге, никак не получается, хотя честно пытается. Антон ждет папу, поэтому не спит. Малыш родной. Развитый, искренне считающий себя взрослым — единственный человек, существующий кроме Х. на этом свете. Но господа в мундирах не дают никаких гарантий… Бред! Господи, спаси и сохрани…
— Я вернулся, — строго говорит Х. — Ложись и не дури.
— А ты? — шепчет ребенок.
— И я.
Они ложатся на диване, вдвоем, бок о бок. Пыльное покрывало, полное незнакомых запахов, сближает их тела. Впрочем, душно, и мальчик сонно освобождается от ненужной тряпки. Отец лежит, временно закрыв глаза — то ли думает о чем-то, то ли просто ждет. Место, кажется, вполне безопасное. И диван, и сарай, и участок. По крайней мере, пока не обнаружат трупы на соседней даче или пока не вернется здешний хозяин, а это случится не раньше утра. Сын сразу заснул — к отцу спиной, смешно уткнувшись в коврик на стене. Отцу, наоборот, не заснуть, и он встает. Он снова укрывает сына, чтобы тот не замерз, когда начнется гроза, а гроза непременно начнется, затем он пишет на ощупь записку: «С добрым утром! Не волнуйся, я скоро, я в город и обратно. Сиди в доме, чтобы никуда, понял?» Записка оставлена на всякий случай, потому что Х. надеется вернуться до того, как сын проснется. Он все еще надеется…
Он простой человек. Простые люди всегда знают, что им нужно. Нашарив под диваном коробку с инструментом, он находит что-то массивное, грозное — ага, это гвоздодер! — затем надевает куртку и выскальзывает прочь из деревянной клетки.
Взрослыми становятся в тот миг, когда понимают, насколько беззащитен ребенок. Свой, чужой, любой из встреченных на пути. Когда становится жалко ребенка до слез — беспричинно. Когда четко формулируешь мысль: да, я смогу отдать за него жизнь.
Человек, носивший довольно необычную фамилию Х., был взрослым, но подобные отвлеченные мысли не посещали его никогда.
Каждого взрослого изредка охватывает странное ощущение: ты сам ребенок, как был ты маленьким, так и остался — беспомощным, несамостоятельным в желаниях и в поступках, существующим будто не всерьез. Каждый взрослый хотя бы раз видел себя таким со стороны.