Я стоял по колено в ручье. Ноги мои замерзли; она наконец-то оторвала взгляд от лежащего и посмотрела на меня – глаза ее были печальны, но совершенно сухи.
– Я не осуждаю вас, – сообщила она со вздохом. – Терпеть его грубые выходки… У меня тоже недоставало нервов, честное слово.
Я облизнул губы.
Я всегда по праву гордился тем, что быстро соображаю. Вот и сейчас – после секундного замешательства рассудок завопил мне, что надо немедленно убираться; женщина смотрела на меня, ей было лет двадцать пять, из-под затейливой шляпки выбивался светло-русый завиток.
Ярко-зеленые глаза…
Перед ней стоял в ручье высокий мужчина в черном. Я привык путешествовать в черном – в дороге ведь не напасешься прачек…
Я всегда верил в судьбу. В частности, в свою собственную; яркое платье женщины – повседневное, видать, платьице, в котором можно запросто бегать по лугам, – посверкивало драгоценными камнями. Двумя изумрудными искрами поблескивали широко посаженные глаза.
– Вас будут преследовать, – сказала она устало. – В землях герцога Тристага дуэли запрещены под страхом смерти.
Новые новости.
Над водой висела стрекоза. Остроносые мальки доверчиво тыкались в черную кожу моих сапог.
Интересно, а каков был повод для ревности, если дама не знает кавалера в лицо?..
* * *
Круглый деревянный календарь преследовал меня даже во сне. Солнце, неуловимо похожее на Чонотакса Оро, скалилось и поводило лучами, а бородатые ветра хохотали, разевая бесформенные пасти: что, достукался?
Мне снилось, что время убывает, как вода в песок.
…Ее муж при жизни был знатен, богат и ревнив. Ревность он забрал с собой в могилу, знатность пышно обустроила его усыпальницу, а богатство… Богатство осталось молодой жене с зелеными глазами.
Обо всем этом я догадался раньше – разговоры в поселке только подтвердили догадку. Говорили возбужденно и много – все знали, что благородного господина Дэра укокошили на дуэли, что сам герцог Тристаг приезжал выразить соболезнования вдове и заодно выяснить, не знает ли кто имени убийцы?
Имени никто не знал. Человек в черной шляпе явился ниоткуда и исчез никуда, а я потратил последние деньги, чтобы разжиться обновкой: белой шелковой рубашкой и безрукавкой из тонкой темно-красной замши.
Госпожа Дэр надела траур. Над башенками дома-замка уныло повисли черные флаги; ворочаясь на жесткой койке скверной деревенской гостиницы, я вспоминал обеспокоенный зеленый взгляд и смуглую грудь в вырезе дорогого платья. Богатая вдова, тихо говорил здравый смысл, и молодой таракан на стене – юноша, только что покинувший отчую щель, – в согласии поводил усиками.