И еще он выбрал этот снимок потому, что на нем Солнышко выглядела счастливой. Много ли у нее было по-настоящему счастливых дней? Раньше он думал, что много. Раньше он не задумывался над тем, какой была ее жизнь – рядом с ним, сильным, нестареющим, всегда уверенным в себе. Да, она всегда была рядом – и прошло на удивление мало времени, прежде чем он стал воспринимать это как само собой разумеющееся.
– Прости меня, девочка…
Странные слова. В последние годы все считали, что Солнышко – его мать. А она не спорила, улыбалась, и в речи все чаще проскальзывали слова «сынок мой».
– Я вернулся, – повторил он. – Я знаю, ты ведь хотела этого.
Слова звучали еле слышно, и даже окажись здесь кто-то из людей, выбравших для посещения кладбища столь неподходящую погоду, он не расслышал бы фраз, обращенных к фотографии. Но человек в мокром шерстяном пальто был один.
– Но знаешь, Солнышко, я ведь вернулся не потому, что ты об этом просила. Твоя просьба для меня значит много… но ведь ты не этого хотела, верно?
Ему показалось, или улыбающаяся девушка на снимке и в самом деле чуть заметно кивнула?
– Ты предпочла бы, чтобы я сделал это не ради тебя. Так и произошло, Солнышко. Я остаюсь, потому что нужен здесь. Твой мир стал и моим тоже, ему нужна защита.
Он снова надолго замолчал, затем, вздохнув, продолжил:
– А еще я вдруг понял, что должен хотя бы иногда приходить сюда, к тебе. Просто поговорить…
Девушка на снимке продолжала улыбаться. Но глаза ее вдруг стали по-особому ласковыми, словно солнце, отдавая последнее тепло, сумело пробиться сквозь мрачные тучи и бросило лучи прямо в зрачки.
Он наклонился и медленно положил на могилу большую, невероятно большую желтую розу, яркую, словно вобравшую в себя всю силу осеннего солнца.
– Я всегда буду неподалеку, Солнышко. И не волнуйся, я присмотрю за этим странным, безалаберным миром. С ним все будет хорошо, обещаю.
Магадан,
Апрель—декабрь 2005 г.