Валера только пожал плечами и аккуратненько запрятал свое сокровище подальше от любопытных глаз. Пожалел только, что все в таблетках.
– Вот, ты дохтур, хоть и образованный, а дурак! – ответил на это Кирьян Васильевич. – Как же в лес-то с ампулами? Ну, как побьются?
– Можно было и запаковать, чтоб не побились. Вот этот… Кеторол. Пока таблетка рассосется, сколько времени пройдет? А инъекция удобней. Раз и готово. Правда, дозу не знаю…
– Радуйся, что хоть это Бог послал. А то все ему не так… Ты скажи, когда девоньку на ноги поставишь?
– Уже. Сегодня отоспится еще. И завтра можете уходить, куда глаза глядят.
– Эх-хе-хе… Пока они у нас никуда не глядят. Так ведь, Ритулька?
Она молча прикрыла глаза. А дед-то прав. Чернышевский вопрос до сих пор висел в воздухе.
– Ладно, завтра решать будем. – Сказал дед…
Только завтра наступило совсем не так.
Сначала было все как обычно.
Пришла тетя Шура и принесла завтрак. Потом доктор Валера поинтересовался состоянием 'больной'.
Состояние было хорошим.
Тётя Шура принялась мыть пол, а Валерий Владимирович куда-то ушел.
А после на улице чего-то загрохотало, заргрохотали пьяным смехом чужие мужские голоса. И заголосили бабы.
Рита подошла к окну и тут же отпрянула.
На центральной площади села, прямо напротив окон больницы, остановился крытый грузовик. Рядом с ним живописно расположился десяток немцев в камуфляже. Кто-то сидел на корточках, кто-то навалился на борт грузовика. Они равнодушно наблюдали, как мужики с белыми повязками на рукавах сгоняли баб и детей на площадь.
Наконец все собрались. Из кабины грузовика вышел к толпе офицер.
Он заложил руки за спину, качнулся на каблуках и что-то заговорил.
Рита не слышала, что он вещал. Но поняла его речь, когда полицаи отделили часть толпы и погнали ее в полуразрушенную, непонятно кем, церковь.
Гансы открыли стрельбу. Короткую. Очередями. Над головами и по земле.
Люди завизжали так, что задрожали стекла.
Немцы у грузовика засмеялись. А офицер зачем-то отряхнул штаны и пошел к своим солдатам. Они лениво приподнялись. Их командир что-то рявкнул и фрицы лениво разбрелись двойками в разные стороны.
А от полицаев отделился человек, прихлебывая по ходу из фляжки, и направился в сторону больницы.
Рита метнулась в кровать и прикрыла глаза.
Накрылась серым шерстяным одеялом и стала ждать. Ожидание было долгим, но быстрым. Секунды неслись, тянувшись.
И вот, наконец, загрохотали сапоги в коридоре. Дверь распахнулась.
На пороге, криво ухмыляясь, стояла женщина.
В грязных сапогах – почти по колено – в ватных штанах, с белой повязкой на руке и немецкой пилотке на голове.