Хватит! Хорошеньких девочек полна Москва. Вика Марасевич – только помани. А Варька Иванова! Прелесть девчонка.
Неделю он не звонил Лене. Сама позвонит. Ну что ж, он ответит ей так, что больше она звонить не будет. Но когда в трубке телефона он услышал ее голос: «Юрочка, где ты пропадаешь?» – смешался, промямлил, что занят, готовится к диплому, хлопочет о распределении, приходит домой к двенадцати, а в институте всего один телефон-автомат, и тот испорчен.
Она прислонила ладонь к трубке.
– Я скучаю.
– Освобожусь, позвоню. Может, на той неделе.
Он не позвонил ей ни на той неделе, ни на следующей. Он вообще не будет звонить. Никаких объяснений!
Однако Лена позвонила сама.
– Юра, мне надо тебя видеть.
– Я сказал: как только освобожусь, позвоню.
– Мне необходимо тебя видеть срочно.
– Хорошо, – проворчал он. – В девять у «Художественного».
Они обогнули Арбатскую площадь и пошли по Никитскому бульвару. Стоял лютый мороз. Лена была в шубке, красных рукавичках, в круглой меховой шапочке, надетой на шерстяной платок, закрывающий уши. Высокие ботинки тесно обтягивали полные, стройные икры, это всегда волновало Юру. И эти знакомые духи. Может быть, сегодня в последний раз? Не гулять же по такому холоду.
– Саша! Какой ужас, – сказала Лена.
Он пожал плечами.
– Арестовали…
– Тебе его не жалко?
– Дело не в жалости. Он всех презирает. И я ему не доверяю, да, да, не доверяю.
– Не доверять Саше?!
– Когда меня принимали в комсомол, Саша сказал: я не доверяю Шароку. Никого это не задело. А когда я говорю – не доверяю, это возмущает.
Она смешалась, испуганная его гневом.
– Поверь мне, ребята к тебе очень хорошо относятся.
– Снисходят. И ты снисходишь.
Она растерянно смотрела на него. Он ищет ссоры, не звонил две недели. И она боялась сказать ему то, ради чего пришла.
Молча они дошли до Никитских ворот.
– Повернем назад?
– Дойдем до памятника Пушкину. Расскажи, как твои дела.
Он пожал плечами, ему нечего рассказывать, надоело.
– Как с распределением?
– Никак.
Запорошенный снегом Пушкин высился над площадью.
– Посидим. Я устала.
С недовольным лицом он смахнул для нее снег со скамейки. Сам постоит, будет вот так стоять и смотреть на Страстной монастырь… Он не услышал, почувствовал, как она тревожно перевела дыхание.
– Юра, я беременна.
– Ты уверена?
– Да.
– Может быть, задержка?
– Уже две недели.
Как раз те две недели, которые он с ней не виделся. Две недели назад придумали бы что-нибудь, а теперь аборт… Как же это получилось? Он был так осторожен. И неужели у нее на такой случай нет каких-нибудь заграничных пилюль, таблеток.