По залу прошел легкий шум одобрения, и Крон перевел дыхание.
— И теперь мне хотелось бы вернуться на полгода назад, когда я, с этого самого места, предложил Сенату использовать изобретение Гирона. Тогда это не нашло должного отклика, ибо меня старались убедить, что слово произнесенное действенней слова написанного. И тогда мне, по моему настоянию, Сенат предоставил право на издание «Сенатского вестника» с неограниченными, я подчеркиваю это слово, неограниченными полномочиями. Сейчас же, по прошествии полугода, когда все смогли убедиться в действенной силе моих оттисков, я, как истинный патриот Пата, желающий дальнейшего усиления могущества и процветания империи, готов сложить с себя полномочия и передать право на издание «Сенатского вестника» в руки Сената. Ибо не могу считать себя вправе высказывать мнение Сената только от своего имени. Дикси.
И Крон пошел на место под бурные одобрительные крики всего Сената. Этого он и добивался, поскольку прекрасно понимал, что удержать «Сенатский вестник» в своих руках он уже не в силах, и поэтому, отдавая его Сенату, он постарался извлечь из этого максимум выгод. Что и выразилось в единодушном одобрении Сенатом предложения Ясета Бурха, последовавшем за его выступлением, о назначении Крона цензором «Сенатского вестника» и присвоения ему титула «благодетель империи».
В Ипаласской роще у самых терм Крон наткнулся на пикник. Рядом с тропой, ведущей в термы, на обширной поляне расположились сенаторы Бурстий и Срест с претором Алозой и со своими приспешниками. Как видно, обосновались они здесь давно, возможно, сразу же после заседания Сената, потому что их приспешники уже основательно перепились и расползлись по близлежащим кустам. Срест с Алозой о чем-то спорили, с трудом ворочая языками, а Бурстий, лежа напротив них на траве, тупо уставился в полупустую чашу и изредка икал. По другую сторону тропы на корточках сидели рабы и играли в кости — очевидно, они давно не были нужны своим хозяевам.
Крон осторожно перешагнул через чьи-то голые ноги, торчавшие из зарослей чигарника и перегораживающие тропу (одна нога в тщательно зашнурованной сандалии, другая — босая), и тут услышал из кустов приглушенный женский смех. От неожиданности он вздрогнул и невольно посмотрел в сторону Бурстия. Пикник, конечно, с женщинами… Непроходящей болью заныло сердце. Там, где веселился Бурстий, обычно присутствовала и она. Странно, что сейчас ее не было. Впрочем, может, это ее смех слышал он из кустов?
«Опять домыслы», — одернул он себя. Ее смех он бы узнал…