— Иди, — бросил он через плечо.
Хорошо вытер голову, до красноты растер тело и тут почувствовал, что рабыня еще здесь.
— Что тебе? — недовольно повернулся он. Калеция стояла на том же месте, с хиторны у ног набежала целая лужа, грудь, облепленная мокрой тканью, учащенно вздымалась, по лицу стекали то ли слезы, то ли дождевые капли.
— Мой господин… — Голос у нее срывался.
— Ну?
— Мой господин, вы не знаете, что с Атраном? Калеция двинулась к нему, как сомнамбула.
— Мой господин, вы так добры… Если его поймают, сделайте так, чтобы он был жив. Чтобы его не убили. Мой господин…
Она подошла к нему почти вплотную и вдруг рванула рукой узел хиторны. Намокший узел не поддался, тогда она извернулась, вцепилась в него зубами и с трудом разорвала. Хиторна тяжело шлепнулась к ее ногам.
— Мой господин… — дрожа, прошептала она, снова ловя его взгляд.
И тогда Крон понял, что не дождевые капли, а слезы бежали по ее лицу.
— Ну, — сказал он, — это уже ни к чему.
Он взял простыню и, чтобы хоть как-то успокоить ее, стал вытирать ей голову. Внезапно Калеция охватила его руками, холодные соски ткнулись ему в грудь.
— Мой господин…
Крон попытался отстраниться, но Калеция буквально вцепилась в него, и тогда он с силой сжал ее плечи и оторвал от себя.
— Я же сказал, что это ни к чему, — жестко проговорил он. — Я сделаю для него все возможное. И, если его поймают живым, он будет жить.
— Не отталкивайте меня, мой господин… — Калеция осеклась. До нее дошел смысл сказанного сенатором. Мгновенье она стояла с полуоткрытым ртом, непонимающе глядя широко раскрытыми глазами, а затем, закрыв лицо ладонями, громко зарыдала и ткнулась ему в плечо.
— Ну-ну, успокойся. Все будет хорошо, — Крон погладил ее по спине, легонько отстранил и закутал в простыню. — Я обещаю тебе сделать все возможное, — повторил он, и, обняв ее за плечи, проводил к выходу. — А теперь иди, отдыхай. И скажи управителю, что на завтра я освободил тебя от работ.
Оставшись один, Крон невесело усмехнулся. Он потер ладонью грудь — на ней холодными точками все еще ощущалось прикосновение сосков Калеции. Нет, не получается из него настоящего сенатора. И челядь, похоже, это чувствует — ишь, рабыня, вещь, с которой он вправе поступить, как ему заблагорассудится, пытается, вопреки своему положению, подкупить его телом! Впрочем, может быть, ей, дочери независимого народа ерока, просто неизвестны права рабовладельца Пата?
Дождь почти перестал. Серело. Ложиться спать уже не имело смысла. Крон набросил на себя легкую тунику и, выйдя в зал, сел за столик для письма, заваленный рукописями.