— Все, — закончил Крон диктовку и бросил писцу черновик статьи о триумфе Тагулы. Писец с необычайным проворством вскочил и подхватил его на лету.
— Поднимешь сейчас начальника стражи и пять солдат их охраны, — проговорил сенатор, поджигая информационный бюллетень от стоящего рядом светильника, и почувствовал, каким жадным взглядом следит писец за горящим свитком. Он аккуратно раздавил пепел о ручку светильника, а оставшийся в руках уголок бросил в масло рядом с горящим фитилем.
— Поведешь их к Гирону, — продолжил Крон, — и заставишь там всех работать. Чтобы к утру «Сенатский вестник» был готов. За него отвечаешь ты.
Сенатор мельком глянул на писца и увидел, как его глаза, все еще наблюдавшие за обрывком бюллетеня, пыхнули огнем властолюбца. Пусть на одну ночь, пусть над десятком рабов, стражников и ремесленников, но он почувствует себя хозяином.
«Незавидная ночь выдастся сегодня у Гирона», — подумал Крон.
— Но горе тебе, если не будет так! — охладил он писца. Крон выдержал паузу и закончил более спокойным тоном: — Если все не поместится на одном листе, уберешь помеченное мною из передовицы о триумфе Тагулы.
— Все будет исполнено, господин, — ощерился в улыбке писец.
Сенатор махнул рукой.
— Иди.
— Спокойной ночи, господин, — низко поклонился писец и принялся пятиться. Он пятился, шаркая подошвами сандалий, до самого конца зала, пока не скользнул под завесь, согнувшись в последнем поклоне.
Крон сел на ложе, хотел хлопнуть в ладоши, позвать рабыню, чтобы подала ужин, но передумал. Сообщение с Бадазунских островов камнем лежало на сердце. Все они, коммуникаторы, находившиеся здесь, знали, что их ждет в этом жестоком неразумном разумном мире, готовились к этому, годами стажируясь в Центре подготовки, стараясь приучить себя к жестокости, крови, обману, смерти своих соратников — самым невосполнимым потерям, чтобы потом, внедрившись, можно было, сцепив зубы, перенести все это, быть гуманными, уметь погасить в себе ненависть, ибо, ненавидя этот мир, нельзя сделать для него добро.
Крон поднялся и, тяжело ступая, вышел на террасу. Спальное ложе, по-походному простое — деревянный топчан, обтянутый войлоком, легкое покрывало и жесткая маленькая подушка, набитая свалявшейся шерстью, — было уже приготовлено. Сенатор сбросил с себя тогу и хлопнул в ладоши. Из-за колонны появилась все та же сонная рабыня с большим кувшином на голове. Сенатор молча перегнулся через парапет, и она принялась лить ему на спину холодную воду. Фыркая и отдуваясь, Крон умылся, стащил с плеча рабыни купальную простыню и стал энергично растираться. Рабыня зябко переминалась с ноги на ногу. Умывание холодной ночью стылой водой казалось ей сумасбродством патского сенатора.