Энди сказал:
– Я читал как-то, что, стараясь уничтожить крыс, люди на самом деле усилили их интеллект.
– Да, я тоже читал об этом, – согласился папа. – Крысы тысячелетия живут рядом с людьми. Каждая убитая нами крыса улучшает поголовье, потому что остаются и дают потомство самые умные. Может, нам кое-чему придется у них поучиться.
Швейцба сказала:
– Они должны были найти его тело. – Она говорила о Швейцдеде. – Но не вынесли, чтобы похоронить.
– Да. – Ильза по-прежнему поддерживала мать, и папа обнял их обеих. – Но ведь это не имеет значения. Это был его дом шестьдесят лет. Лучшего погребального костра не может быть.
Мы пошли дальше. Крутой утомительный подъем сменился еще более изматывающим спуском. Местность была дикая и неровная; ни следа пребывания человека, ничего, с ним связанного. Мы видели стадо шамуа, местной разновидности горного оленя; животные перепрыгивали с утеса на утес; орел парил над самыми вершинами утесов.
Швейцба часто нуждалась в отдыхе. Папа и Йон, а потом мы с Энди по очереди поддерживали ее. Она извинялась за то, что причиняет нам хлопоты, и просила оставить ее.
Папа сказал:
– Только не торопитесь, мама. У нас достаточно времени. И никто вас не оставит. Мы не можем вас потерять. Никого вообще нельзя терять. Нас слишком мало.
Наконец мы достигли более пологого склона и увидели железнодорожную станцию Кляйне Шайдег – последнюю остановку поездочка перед входом в тоннель. Как и предсказывал Йон, она была покинута – туризм остался в прошлом вместе с парламентом и телевидением, с университетами и церковью, с человеческим беспорядком и человеческой свободой. Станционный магазин, торговавший шоколадом, картами и глупыми сувенирами, был закрыт, а последний поезд стоял на пути, безлюдный и покрытый снегом.
На этой высоте снег не тает, а рядом с входом в тоннель лежит язык ледника. День уже шел к концу, небо темнело, меланхолично-серое; весь ландшафт казался пустынным и жалким. На протяжении последних сотен метров пути до тоннеля пошел снег, большими безжалостными хлопьями. Я чувствовал холод, отчаяние и безнадежность.
Я нашел блокнот, в котором пишу это, в отеле. Такие блокноты использовал управляющий ресторана, отчасти они заполнены: 20 kg Blumenkohl, 1 Kiste Kaffe, 45 kg Kartoffeln – цветная капуста, кофе и картошка… такие записи.
Это произошло спустя неделю после нашего прихода сюда. Я считал путешествие в поезде по тоннелю скучным, но насколько скучнее идти пешком. Прошло не менее пяти часов, прежде чем фонарик папы осветил название платформы: Юнгерфрауйоч. Еще несколько минут – и мы вышли в ослепительное сияние среди снега и льда, в туманную даль уходила неподвижная ледяная река, окруженная высокими белыми пиками. Все пусто и безжизненно, ни птиц, ни даже насекомых. И ни людей – кроме нас, – и ни триподов. Мы стояли на холодной крыше мира, правители всего, что могли видеть.