– Медведь, – перевел Сенин для большинства, сложил руки на груди и двинулся вслед за остальными.
Мерно шагая, ботаник Каплин вслух размышлял о том, что в нормальном лесу сожительство сосен и плодовых вряд ли возможно. Впрямь ли так уж дика планета? Командир, услышав это, пожал плечами.
– Я допускал, – проговорил он, – что люди здесь могут быть. Каменный век или что-то в этом роде. Но непуганые звери означают, что людей тут нет. Что же – плоды, мало ли… Наверное, на этой планете свои особенности, не надо экстраполировать наши земные правила. А что скажет биолог?
Не получив ответа, он оглянулся. И нахмурился, потому что ожидал увидеть совсем не то.
Колонна, в которой каждый из идущих еще недавно казался лишь звеном цепи, накрепко и наглухо сомкнутым с соседом, теперь потеряла свой привычный облик. Никто не заметил, как это началось. Может быть, кто-то сбился с ноги и не стал вновь подстраиваться к общему шагу; возможно, кому-то надоело, что грозное устройство без толку болтается на груди, и он широким движением, ухватившись за ствол, передвинул оружие за спину и вольно замахал освободившимися руками. Не исключено, что это случилось и еще как-то иначе, – например, один покинул строй, чтобы поднять понравившуюся шишку или ветку, – но структура строя исчезла, растаяла, как тают кристаллы в растворе. Люди шли поодиночке и группами, воротники были расстегнуты, оружие закинуто за спину, отчего оно сразу лишилось того боевого вида, который вселяет если не страх в возможного противника, то уж наверняка – уверенность в самих обладателей опасных механизмов. Люди шли, вольно и глубоко дыша, и одни вполголоса переговаривались о чем-то, другие молчали, третьих же вообще нельзя стало разглядеть за стволами деревьев. Лишь роботы еще держали строй; они одновременно выбрасывали слонообразные ноги – левую, правую, и снова левую и правую, и глаз командира на секунду задержался на них, отдыхая.
– Стой! – скомандовал он затем. – Становись! Разве это прогулка? Товарищи в беде! Не нарушать строя! Марш!
Он зашагал быстрее. Но тут же сам поймал себя на том, что уже не так напряженно вглядывался в деревья. В краю непуганых зверей трудно ожидать нападения из засады, а люди не могут напрягаться без конца. Напряжение должно вылиться в стрельбу – или обратиться в покой, а стрелять здесь было решительно не в кого и незачем.
Командир взглянул на часы и еще раз осмотрелся – словно бы для того, чтобы оценить длину пройденного пути, хотя начало маршрута давно уже скрылось из глаз и деревья стали выше корабля. Солнце передвинулось пониже. Кроны медленно покачивались – наверху, верно, дул ветер, сюда же доходил лишь негромкий шум, под какой хорошо засыпать. И правда, кто-то громко зевнул, устав от волнения, запахов и птиц, которые все не унимались. Это оказался Мозель, не отрывавшийся от походной рации и непрестанно посылавший в эфир сигнал вызова. Значит, и его сразила истома… Командир покачал головой. С ним поравнялся Альстер, энергетик и меломан, не писавший музыки только из-за слишком глубокого к ней уважения. Он шел и кивал головой в такт чему-то. Командир вопросительно взглянул на него.