– А когда вы приедете, у нас дома вас будет ждать сюрприз, – торопливо добавила Ольга, чтобы хоть чем-нибудь его отвлечь. – Очень приятный.
Степка вздохнул, совершенно как взрослый.
– Эх, мама, мама!.. – с горечью пробормотал он. – Ты меня утешаешь, будто я Растрепка! А я взрослый человек.
– Я знаю.
Сзади засигналили, взметнулся снег, и какая-то здоровенная машина проползла мимо. Водитель в окно грозил ей кулаком и неслышно ругался. Ольга от него отвернулась.
– И я еще хотел тебе сказать, мам… – Сын опять совершенно по-взрослому вздохнул, собираясь с мыслями. – Я хотел сказать, что, если папу посадят в тюрьму, я тогда тоже пойду и сяду в тюрьму!
– Степан!
– Нет, ты не волнуйся, мам. Я в Интернете прочитал, что бывают такие колонии, где можно жить с детьми. Если его посадят в такую колонию…
– Степа, прекрати! – Она все-таки не выдержала, голос сорвался. – Прекрати сейчас же! Никто никого никуда не сажает! Не нужно тебе ни в какую колонию! Папа ни в чем не виноват, и скоро его выпустят.
– То-очно?
– Да. Точно.
И она осторожно выключила телефон.
«Господи, помоги мне! Отец в тюрьме, ребенок собирается на поселение, а мать, как пить дать, готовится в разведшколу!»
Глядя в зеркало заднего вида, Ольга кое-как приткнула машину к сугробу. Надо бы еще подвинуть, но ничего не видно, и даже окно не открыть! В мороз стеклоподъемники не работают, а зеркала замерзают, вот она какая, русская зима!
Что она станет говорить комендантше, о чем ее спрашивать?! Ольга вышла из машины, перелезла через сугроб и пошла к невысокому крылечку, справа от которого помещалось забитое фанерой окно, а слева – лохматая от оторвавшихся бумажек доска объявлений. Бумажки трепетали на ветру, и казалось, что доска шевелится, сбрасывает кожу, как змея.
Ольге стало противно.
Она была здесь несколько раз, когда Кузе взбредала в голову фантазия отпраздновать свой день рождения «дома», и на уговоры поехать на природу, или к ним, или к Арине, или к Хохлову он не поддавался.
Она помнила смертную тоску длинных и темных коридоров, тесноту «холлов» – так почему-то назывались лестничные клетушки, окна, которые не мылись никогда, детские коляски в углах, запах пережаренного лука и постного масла – глухой, убогий, будто военный быт, вызывающий в своем крайнем нищенстве, выставленном напоказ.
Ведь, черт побери, окна можно помыть, вместо фанеры вставить стекло, – чай, не при Иване Грозном живем, стекло не на вес золота! – «холл» замкнуть на ключ, чтобы не лезли посторонние, с плиты сгрести многолетний жир, старые обои, отстававшие длинными языками, поотрывать и наклеить новые, в веселенький цветочек, все не так погано!..