– И ты сам сказал – «Ковалиха», – радовался Кормчий.
– Я? Нет, не говорил.
– Да как же? Все слышали! – гомонили мужики. – Сам сказал – я, дескать, проснулся, и Ковалиха!..
Невеста оказалась маленькой, худой, с волосами соломенного цвета под платком. И с уже заметным животиком. Стас, увидев её впервой, сразу вспомнил статью Уголовного кодекса о растлении малолетних.
– Да она же сама дитё! – сказал он Кормчему, преодолевая робость.
– Она, конечно, тоща, – снисходительно согласился тот. – Но подумай сам, разве бы сильную бабу отдали бы с Мологи в какое-то Плосково? Да ни в жисть! Мы и взяли что дали. Зато какая будет выгода, когда поедем в Мологу на ярмарку! И скажу тебе: она хоть и не сильна, но трудолюбива и добра. Коваль не жаловался. Слюбится и тебе!
Смешной вопрос: отчего бы во сне не жениться?..
Ещё до вечера сбегали к игумену, отцу Афиногену. Кормчий, показывая на Стаса, объяснил ситуацию, и настоятель согласился обвенчать молодых поутру. Но чтобы никаких гуляний, не осень чай: завтра сеять яровой овёс! Вернулись к избе Ковалихи, где молодые мужики, ожидаючи их, играли в лапту; дядьки в возрасте вели, сидя на завалинке, беседы. И в тот миг, когда Кормчий прокричал: «Отче согласился!» – сверкнула молония и грянул гром.
– Неспроста! – захохотали мужики. – Неспроста! Перун благословлят!
На проведённой тут же мировой сходке отдали Стасу всё ковальское имущество, и дом, и две коровы, и десятину земли, и одёжку, и даже постановили вернуть ему лошадь, которую свели уже в дом безлошадного Невзора. Но тут Стас упёрся: с мотоциклом он управлялся и авто водить умел, но что с лошадью делать, не знал вовсе.
Крестьяне его отказ поняли по-своему.
– Кто сирых питает, тот Бога знает! – крикнул кто-то.
Двое-трое кланялись, благодаря Стаса за явленную им доброту:
– Одной рукой собирай, другой раздавай.
Как сказали бы в двадцатом веке, начались трудовые будни. Буквальность поговорки «от зари до зари» он прочувствовал на собственной шкуре. А приходилось ещё и учиться, прямо на ходу! Стас ведь не только не мог отличить овса ото ржи, это ещё полбеды, но и вообще ничего не понимал в сельском хозяйстве. Сложность устройства сохи привела его в ужас. Мужиков это, надо сказать, весьма удивило. То, что он не знал особенностей здешних почв, было понятно: человек пришлый. Но как можно не уметь пахать?!
Первоначально за ним приглядывали, помогали, а то и просто переделывали его работу. Но постепенно он освоился. Унавоживал землю, запахивал, боронил. На монастырском поле зерно кидать в первый раз не доверили, но на своём поле, на которое выпадало денька два в неделю, пришлось всю работу делать самому – и сеять, и жать, и молотить.