А когда пристроил биту на место, из-за угла вынырнул молодой околоточный. Он тут и околачивался два часа, за мотоциклом присматривал. Стас глянул по сторонам – не видит ли кто, – сунул в ладошку парня полтинник:
– Спасибо за заботу…
* * *
От Мологи махнул он сразу на Бежецк и Тверь. В Москву его совершенно не тянуло. Дело, наверное, в пейзажах, решил он, и задумчиво произнёс вслух: paysage. Дословно – вид местности. Что мы тут имеем? Ровная как стол равнина, и над нею небо. Уж если облака, то от края до края. Уж если солнце, то его отовсюду видно. Уж если улетать душою, так на все четыре стороны. Никаких вихляний вроде фьордов. Никаких загромождений вроде гор; как же они угнетали его в Баварии!
Простор, вот в чём дело! Душе простору хочется!
А в городе? Таком, как Москва?.. То-то же…
Ещё когда ехал к Морозову, ассоциации тянули одна другую – простор, небо, душа, Бог, – и этот свободный полёт мысли сам собою вызвал из памяти имя крёстного. В наше время крёстные родители не имеют уже того значения, как раньше. И сами они забывают о своих обязанностях, и крестники тоже не помнят о духовных узах. Но некоторые – вот вроде как он, Стас, – хотя бы помнят, кто их крёстный.
Князь Юрий Афанасьевич Юрьев.
Он был дядей мамы Стаса, Елены Эдуардовны, а его именьице на берегу Волги – Иваниши – семья Гроховецких в былые годы использовала как летнюю дачу. Хотя, признаться, место было сырое: речка Иванишка и ручеёк Тьмака да ещё болотце в придачу поставляли комаров в ба-альшом переизбытке.
Направив мотоцикл свой в сторону Твери, Стас, так ли, эдак ли, попадал к нему в гости.
Князь Юрьев был того же возраста, что и Морозов. Но настолько же, насколько Морозов был погружён в науку, князь Юрьев был погружён в религию. Насколько Морозов стремился избегать догм, настолько князь Юрьев был им привержен. Насколько Морозов желал молодёжи раскрепостить свой ум, настолько князь Юрьев желал закрепостить ум любого живого существа, оказывавшегося в пределах достижимости. Стас оказался в этих пределах.
Юрий Афанасьевич выпал из реалий бытия уже лет десять как, и с тех пор прореха в его памяти только увеличивалась. Но то, что выучил в юности – а именно Священное Писание и поучения отцов Церкви, – он помнил преотлично. Зато забывал, о чём говорил пять минут назад, и съезжал на повторы. А поскольку он был при этих качествах чрезвычайно гостеприимен и навязчив, у того, кто попадал в его лапы, было только два выхода: или стать религиозным фанатиком (вариант: повеситься с тоски), или бежать без оглядки (вариант: взбеситься и убить князя).