— Господин Шварц куда-то ушел. Наверно, в свою лабораторию, — тоже по-немецки ответил я.
— Увы, его там нет. Я там был. А это так срочно, так срочно…
— Может быть, я смогу вам помочь? — спросил я.
— Не знаю, не знаю… — Он прижал банку к груди. — Меня послал доктор Грабер… Нужно немедленно произвести полный анализ вот этого.
— Это как раз по моей части, — сказал я и протянул к нему руку.
Немец отскочил от меня и попятился к двери.
— А вы допущены к работам «Изольда-два»? — прошептал он, прикрывая ладонями свою драгоценную банку.
— Конечно! — нагло соврал я, решив, что сейчас мне представляется исключительный случай узнать нечто очень важное. — Конечно. Я допущен к работам «Изольда-два», «Зигфрид-ноль», «Свобода», «Лореляй», вообще ко всем работам цикла «Глиняный бог».
На меня нашло какое-то безрассудное вдохновение, и я придумывал шифры неизвестных мне работ с быстротой молнии. Он заколебался и робко спросил:
— А вы немец?
— Господи, конечно! Разве может иностранец быть допущен к этим исследованиям? Я родом из Саара, — продолжал я лгать, а мозг сверлила лишь одна мысль: «Скорее, скорее же давай твою проклятую банку, иначе будет поздно, иначе придет Шварц».
— Тогда берите. Только я должен здесь присутствовать. Так мне приказали…
— Хорошо. Я-то ведь порядок знаю!
Он протянул мне белую фарфоровую банку, закрытую крышкой.
— Что нужно определить? — спросил я.
— Концентрацию водородных ионов, количество кремния, натрия и железа.
— И все? — спросил я весело.
— Все. Только, пожалуйста, скорее…
В моей лаборатории под потолком горела яркая электрическая лампа. Кроме нее, еще одна, без абажура, стояла на рабочем столе. Я подошел к ней и открыл крышку.
Меня поразил запах находившейся там жидкости. Я слегка качнул банку и застыл, потрясенный, глядя, как по белоснежным стенкам стекает густая красная масса.
Это была кровь.
— Боже мой, что вы так медлите? Это же образец семнадцать-сорок два… От вчерашнего он отличается только концентрацией водородных ионов… Если анализ не сделать быстро, кровь скоагулирует!
Я поднял на немца вытаращенные глаза, продолжая сжимать банку. Я вдруг почувствовал, что она теплая, более теплая, чем ее можно было нагреть в руках.
— А вы уверены… что она свернется? — проговорил я наконец хриплым голосом, медленно подходя к немцу.
Он попятился, уставившись на меня своими огромными голубыми глазами. Так мы шли, очень медленно, он пятясь к двери, а в двух шагах от него — я, судорожно сжимая фарфоровую банку.
— А теперь вы мне скажите, — проговорил я сквозь стиснутые зубы, — чья это кровь?