– Садись. – Он стоял лицом к ней, поддерживая за талию.
Она послушно села на то, что оказалось не очень удобным широким мягким топчаном, откинулась назад и открыла глаза. К ее неудовольствию, Поль разместился напротив нее, на другой банкетке.
– Сними туфли и забирайся с ногами, – велел он. – Они сказали, мы можем подождать здесь до утра.
– Но я не хочу… мне не нужен весь топчан. – Она виновато попыталась объяснить: – Мне одиноко. Столько всего произошло… и все не так, как дома…
Каким-то образом он очутился рядом с ней. Его рука, обнимавшая ее за плечи, согревала ее; Тэффи почувствовала себя под надежной защитой. Легким движением он заставил Тэффи положить голову ему на плечо.
– А теперь спи, зеленая виноградинка. Я разбужу тебя, когда что-нибудь станет известно.
Вот теперь все было хорошо. Все было прекрасно. Можно было полностью расслабиться в его объятиях, прижавшись головой к его плечу, с каждым вдохом ощущая запах тимьяна и меда, розовой воды, календулы, цветов, выросших на востоке, где пчелы кружат над душистыми бутонами и наполняют медом свои крохотные хоботки…
– Ммм?..
Она села, потянулась и посмотрела на часы. Неужели почти четыре? Она протерла глаза:
– Уже правда так поздно?
– Скорее рано. – Его голос изменился, стал веселым и бодрым. – Ты слышала, что сказал доктор?
– Какой доктор? – Она обвела глазами пустую комнату.
Улыбка осветила его лицо:
– С Клодией все будет в порядке.
– Ах, Поль, я так рада! – Тэффи вскочила на ноги. – Мы можем навестить ее?
Он покачал головой:
– Врач сказал, приходите завтра. А сейчас… – Он тоже встал. Не успела она опомниться, как он подхватил ее и закружил по комнате – внезапная вспышка жизни в белом безжизненном пространстве. – А сейчас я хочу уйти отсюда и отметить это событие.
– И я, Поль. – Она была в его объятиях, мир вокруг кружился. – Я тоже.
Чтобы не потерять равновесие, она инстинктивно обняла его. Ее руки ощутили, как широки и надежны его плечи, как под пиджаком и рубашкой переливаются его мускулы. Она чувствовала, как они напрягаются и расслабляются, оставаясь все такими же неизменно твердыми, внушающими надежду, что Поль будет с ней всегда, пусть даже весь мир рассыплется в прах…
Нет, не в прах, зачем думать так мрачно в минуты радости? Пусть рассыплется миллионами, миллиардами бутонов дикого тимьяна, пусть их подхватит ветер, и они будут падать, и падать, и…
Или падает все-таки она сама? Еще бы, ведь его губы так жадно ищут ее рот… И вот бутоны перестали падать и обернулись тем, чем на самом деле и были: мужчиной и женщиной, занимающимися любовью. Он хотел ее. Одной рукой он прижимал ее к себе, другая ласкающими движениями постепенно спустилась от обнаженных плеч под платье и под лифчик.