Рассудок замолчал — и надолго. Ею двигало стремление увидеть Ноама и страх перед попыткой родителей увезти её в Австралию. И если для этого надо будет пойти пешком в Неве-Меирию, значит, она пойдёт туда пешком! На мгновенье мелькнула немножко фальшивая мысль, что она не может слишком злоупотреблять гостеприимством семьи Арье, они же и без того должны ухаживать за больным дедушкой.
С родителями ей вообще не хотелось объясняться, особенно после налёта в ульпене.
Мысль об отце вызвала лёгкий укол совести, но она дала себе слово, что обязательно с ними свяжется, когда, наконец-то, встретится с Доронами и будет точно знать, что они, главное — Ноам, беседер.
Ширли решительно поднялась, схватила брошенную в угол сумку, распахнула створки окна. Перегнувшись через окно, она посмотрела по сторонам и увидела, что на улице ни души, родители, скорей всего, тоже ещё не добрались до Меирии. Со смесью изумления и ужаса она разглядывала с высоты второго этажа то, во что превратилась улица и дома за какие-то сутки. Перед её глазами оказался тесный тупичок, вроде жутковатого завитка, погруженного в полумглу. Некоторое время Ширли созерцала зловещий пейзаж и вдруг заметила, что картина медленно, но ощутимо меняется. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять: изменения происходят в такт с меняющимися звуковыми отрывками. Каждый новый пассаж как бы накладывает новый жуткий штрих на пейзаж. Ей даже удалось зрительно зафиксировать момент начала звучания очередного пассажа. Как бы качнулись в разные стороны дома, уныло сдвигаясь в непривычном беспорядке вдоль резко сузившейся и словно бы вздыбившейся тропки (совсем недавно широкой улицы, с густыми деревьями вдоль тротуаров по обе стороны), начали вспыхивать краткие ослепительно-белые вспышки, пронизывая окружающий пейзаж — они ничего не освещали, только слепили глаза, вызывая раздражающее слезотечение.
Рядом с окном, по левую руку она увидела развесистое, почти обезлиственное, дерево и ухватилась за толстую ветку, очень кстати протянутую прямо к подоконнику. Она потом так и не могла объяснить даже себе, как ей удалось перебраться вместе с сумкой по этой ветке к развилке дерева, а потом спуститься с него, основательно исколовшись и исцарапавшись. Долго ещё всё происходящее с нею ей казалось каким-то диким сном. Как бы то ни было, она оказалась на сухой земле… вернее, на чём-то бугристом, только отдалённо напоминавшем сухую землю, по непонятной ей причине лишённую знакомого тёплого, терпкого запаха. Ширли недосуг было вглядываться, внюхиваться, а тем более — задумываться, она поднялась на ноги и огляделась вокруг. Где-то на краешке сознания продолжала биться мысль о Доронах, о Ренане, но главное — о Ноаме.