Ширли… О, их подросшая девочка — это совсем другое дело, пожалуй, принципиально другой полюс. Но настали времена, когда столь тесное общение девушки из семьи элитариев с семьёй Дорон уже считается куда как более предосудительным, чем наркотики и нестандартные отношения полов. А она ещё и учится в ульпене, которую (как только что передавали по телевизору) власти Эрании сочли нужным закрыть — да ещё с таким громким скандалом. Как оказалось, именно с этим связано то, что девочка скрывается в доме её брата. Ну, может, это и к лучшему, что закрыли: тогда ей ничего не останется, как вернуться домой, и Мотеле не придётся переживать за дочку… А может, и правда — в Австралию? Тогда хотя бы этот вонючий мешок не будет им докучать. Ведь, если смотреть правде в глаза, для дочки не самое безопасное — жить дома, куда братья-дубоны приходят в любое время суток без предупреждения… да и Тумбель тоже… Однако, красноречивое имя придумала этому типу дочка!..
Рути решила не думать об этом. После стольких лет разлуки увидевшись с братом, она вдруг почувствовала, как она все эти годы скучала и тосковала по родным и близким ей людям… Она виновато оглядывала салон в доме брата, многочисленные полочки, уставленные оригинальной и затейливой керамикой, которую любовно собирала его жена Тили. Рути бросила на мужа быстрый виноватый взгляд — и опустила глаза…
* * *
Вошёл Арье и сказал, что вот-вот будет подан ужин. И снова о Ширли — ни слова.
Вошёл Амихай, поздоровался, почти не глядя на Моти, но о Ширли и он — ни слова.
Рути с Моти переглянулись. Амихай, глянув на Моти с опаской, спросил: «Рути, а к папе ты не хочешь зайти?» — «С Ширли всё в порядке… не волнуйтесь…» — добавил Арье, но снова отвёл глаза. «Мы ещё не говорили тебе — папа очень болен, — проговорил Амихай. — Он и тебя вспоминал, и… не только тебя…» — «А… кого ещё?» — холодея, спросила Рути слабым голосом. — «Он вдруг вспомнил своих умерших близнецов, почему-то говорил о них, как о… живых… — голос Амихая прервался. — Мама очень плакала…» — «Хорошо, что моя Тили была рядом, маму отправила отдохнуть, и мама не слышала, что он ещё сказал. А он… — Арье напряжённо сглотнул и с трудом продолжал: — говорил, что не надо было… им менять имена на… Галь и Гай…» Арье, покраснев до корней рыжих волос, отвернулся, издав странный сдавленный звук.
Рути с ужасом посмотрела на Арье, перевела взор на Амихая и вскрикнула: «Отведите меня к нему! Моти, ты посиди тут, подожди — может, Ширли войдёт… Я попрошу у папы прощения за всё… Какие же мы с тобой… негодяи!» — и она, всхлипывая, стремительно бросилась из комнаты. Моти остался сидеть, невидяще глядя в пространство. Он вдруг вспомнил выступление на Турнире племянников Рути и подумал, что за то время, что они тут сидят, ни самих мальчиков он не видел, ни голосов их не слышал, Арье и Амихай тоже ни словом не упомянули о них. Когда Рути пыталась задать вопрос о Цвике, Арье сделал вид, что не слышал вопроса.