Игра была в самом разгаре. Гуннар из соседней лаборатории рыбкой вилял между корпусами, закрывая от нападающих мяч. “Привет, Джеральд!” — успел крикнуть, пролетая мимо окна. И пропал из виду. Ростик свечой взмыл с газона, выбил мяч, головой послал в узкую щель ворот.
— Банка! — пропела Маргарита, накидываясь на шефа.
Обе команды облепили автора гола, в воздухе заклубилось нечто невообразимое, ощетинило перепутанные конечности. Желтые полосы на даджболках — цвета их лаборатории — едва не переплелись с серебряным пунктиром формы соперников.
И все же Ростик выскользнул, дрыгнув гермесками, спланировал под покров родных стен. Клубок тел распался. Демонстрируя повышенный уровень минус-эмоций, игроки через окно ринулись в лабораторию. Дружные сокурсники Роська и Ралль аккуратно принимали их здесь за руки, за ноги, встряхивали и выбрасывали обратно.
— Братцы! Наших бьют! — заорал Эдик Слуцкий. Оттеснил Гуннара. И ребром ладони ударил пульсирующий мяч в миг его полного сжатия.
Это был классный удар. Чемпионский. Мяч, завывая, вывинтился в зенит. И прянул оттуда в спину свесившегося наружу Ростика. Шеф оторопело перевалился через подоконник и, поворачиваясь с боку на бок, спикировал к земле. Над клумбой конвульсивно дернулся, почесал одной ногой другую. Возле недвижного тела застыла Маргарита. Команда рядом демонстрировала скорбь.
Ралль поморщился: что бы шеф ни выкинул, подчиненные рады стараться: подхватят, разовьют — идеальные отношения, примерный коллектив, отзывчивые сослуживцы…
Он не сразу заметил, что в желтом пластмассовом кубике с отпиленной гранью беспокоится гибкий кроваво-красный цветок с кисточками на концах листьев сгорбился, прикрыл пушистую головку — будто крошечный человечек, оглушенный болью. Внешне эринии не похожи на человека. Тем выразительнее в их передаче человеческие эмоции, низведенные до изначального, телесного смысла слова “отчаяние”. Так в диспропорциях детского рисунка по дыму над трубой проволочного домика узнаешь настроение хозяина. Так художник одной только экспрессией позы передает обнаженный страх…
Ралль горько рассмеялся: эриния всегда попадает в его настроение — чужое на Земле растеньице понимает людей лучше, чем они сами себя, чем друзья-психологи, для которых достаточный признак веселости — улыбка на устах. Ралль по инерции еще смеялся, но кожу на висках начинало стягивать, заломило скулы, пришла невнятная тоска.
Нетопырь Кешка завозился под потолком, сухо зашелестел крыльями. По полу лаборатории процокали коготки — “Резвая Маня” перестроила для Мими лабиринт.