– Что с вами?
– Так это не сон? – спросила дочь смотрителя, как будто она раньше этого не знала.
– Нет, – скромно ответил сколяр. – Это не сон. А это просто я в вас безумно влюблен и предлагаю вам руку, сердце, мансарду и всё-всё-всё!
Сердце у сколяра стучало так громко, что он боялся разбудить соседей… А дочь смотрителя молчала!
– Вы слышите меня? – спросил сколяр.
Юная дева согласно кивнула и отвела глаза в сторону.
– Что с вами? – обеспокоился сколяр. – Я вас чем-то обидел?
– Нет-нет!.. Но я обручена. Три дня тому назад…
Сколяр побледнел, чувствуя не боль, но слабость. Возлюбленная, испуганно глядя на него, воскликнула:
– Не отпускайте меня!
Но было поздно – сколяр разжал ладони, и дочь смотрителя исчезла.
А назавтра, восстанавливая над дверью изображение козлорогого барана, сколяр подумал, что он поступил верно – уж коли дочь смотрителя так скоропалительно выдана замуж, то что здесь скажешь?!
И вновь он стал усердно посещать диспуты, блистать в графориторике, слушать похвальные и весьма похвальные возгласы, вкушать имбирные хлебцы и пить отвар из лопуха. А через восемь лет, случайно наткнувшись на светскую книгу, он узнал, что между словами «обручена» и «обвенчана» существует великая разница. Удивленный и растерянный, сколяр отложил книгу и огляделся по сторонам, опасаясь узреть рядом с собою какого-либо случайного свидетеля своей дремучей серости. Однако, к счастью, в полутемной каморке было тихо и пусто… Лишь козлорогий баран как бы невзначай подмигнул сколяру левым глазом и замер.
Вне себя от гнева, сколяр замахнулся на зверя книгою…
На что зверь нахально, развязно оскалился…
И ни сказал, не проблеял ни слова, однако сколяр и без того вдруг понял, что, возможно, не только венчания, но и обручения тогда тоже никакого не было, а были лишь одни слова, которые хоть и имели смысл, но не имели истины. И вот только тогда, опустив книгу и не по годам ссутулив плечи, сколяр догадался, какую же месть избрал для него козлорогий баран – он осрамил его в графориторике, он сделал так, что все труды и достижения сколяра на этом прежде славном поприще оказались напрасными. Нет законов, не писаны они графориторике! И рукопись за рукописью полетели в пылающий очаг.
Горели страницы, коробился пергамент, коптили и чадили сыромятные переплеты, а сколяр поправлял кочергою уголья и улыбался, потому что рыдать и стенать в таком положении было бы еще глупее.
С тех пор прошли столетия и, как вы и сами знаете, многие науки изучены досконально и закрыты для исследований, в других же оттачиваются малозначительные третьестепенные формулировки и расставляются последние точки над «i»…