Снаут, сложив руки на остром колене, критически следил за моими действиями.
— Ну что, поговорим? — спросил он, подождав, пока я сяду. Я молчал, придерживая кусок марли, который начал сползать со щеки. — Были гости, а?
— Да, — ответил я тихо. У меня не было ни малейшего желания поддерживать такой тон.
— И тебе удалось от них избавиться? Ну-ну здорово ты за это взялся.
Он дотронулся до своего шелушащегося лба, на котором уже показались розовые пятна молодой кожи. Я одурело смотрел на них. Почему до сих пор так называемый загар Снаута и Сарториуса не заставил меня задуматься? Я считал, что он от солнца, — а ведь на Солярисе никто не загорает.
— Но начал ты, конечно, скромно, — сказал Снаут, не обращая внимания на то, что я весь вспыхнул от осенившей меня догадки. — Разные наркотики, яды, приемы вольной борьбы, а?
— Чего ты хочешь? Мы можем разговаривать на равных. Если ты собираешься паясничать, лучше уходи.
— Иногда приходится паясничать и не желая этого, — сказал он и поднял на меня прищуренные глаза. — Не будешь же ты меня убеждать, что не попробовал веревки или молотка? А чернильницей, случайно, не бросался, как Лютер?[11] Нет? Э, — поморщился он, — да ты парень что надо. Даже умывальник цел. Голову разбить вообще не пробовал, в комнате полный порядок. Значит, раз-два — засадил, выстрелил, и готово? — Снаут взглянул на часы и подвел итог: — Каких-нибудь два, а может, и три часа у нас теперь есть.
Он посмотрел на меня с неприятной усмешкой и вдруг спросил:
— Так, по-твоему, я свинья?
— Законченная свинья, — подтвердил я резко.
— Да? А ты поверил бы мне, если бы я сказал? Поверил бы хоть одному слову?
Я молчал.
— С Гибаряном это случилось с первым, — продолжал он, все так же искусственно улыбаясь. — Он заперся в своей комнате и разговаривал только через дверь. А мы… догадываешься, что мы решили?
Я догадывался, но предпочел промолчать.
— Ну ясно. Решили, что он помешался. Кое-что он нам рассказал, но не все. Может быть, ты даже догадываешься, почему он скрывал, кто у него был? Ведь ты уже знаешь: suum cuique.[12] Но это был настоящий ученый. Он требовал, чтобы мы дали ему шанс.
— Какой шанс?
— Ну, я думаю, он пробовал это как-то классифицировать, как-то договориться, что-то решить. Известно тебе, что он делал? Наверное, известно?
— Расчеты, — сказал я. — В ящике. На радиостанции. Это он?
— Да. Но тогда я еще ничего не знал.
— Как долго это продолжалось?
— С неделю. Разговаривали через дверь. Но что там делалось… Мы думали, у него галлюцинации, моторное возбуждение. Я давал ему скополамин.