Снизу, из подвала, доносился громкий шорох и скрежет. Сабж похрапывал громче обычного, Буги спала совершенно спокойно. Если она вообще спала.
Тихо, чтобы не будить их, я встал и отошел к дальней стене, туда, где в пыльный потолок упиралась шестигранная колонна. Сел, прижавшись к ней спиной, достал сигареты, закурил.
Странно, но мне никогда не снится Эпицентр. Ни его кошмары, ни жуткие обитатели, ни не поддающиеся разумному объяснению Волны безумия.
Некогда Полковник составил перечень обитателей Эпицентра – неполный и не совсем точный, но постоянно обновляющийся за счет дополнительных сведений, приносимых сталкерами. Полковник считает, что всех тварей можно смело разделить на тех, кто мутировал из нормальных земных животных, и тех, кто появился непосредственно в Эпицентре. Я их не различаю, у меня нет на это времени. Любая тамошняя тварь – враг и считает врагом меня. Вот что нужно знать сталкеру. Разумеется, мне известны повадки обитателей Эпицентра, в противном случае я давно бы отдал душу радиоактивным богам. Но когда группа попадает в зону действия Волны – а даже опытные проводники вроде Сабжа порой не в состоянии провести группу «чисто», – все эти знания становятся бесполезными. Впрочем, и об этом я подробно расскажу позже.
Сейчас же вот о чем. Итак, мне не снится Эпицентр, и даже когда я вспоминаю Полковника, он предстает перед моим мысленным взором вне этого ада. Возможно, срабатывает защитная реакция организма... Тогда, сидя у колонны с сигаретой в руке, я подумал, что надо бы спросить Сабжа, какие сны видит он. И Буги, если она захочет со мной разговаривать. И даже Полковника или кого-нибудь из его ученых, если группе суждено будет дойти до Территории Штиля.
Должен сказать сразу – я это так и не выяснил.
В какой-то момент я снова задремал, и опять поплыли перед глазами самерсенские виды, знакомые лица с печатью вечной усталости и тоскливой беспросветности, заваленная хламом книжная лавка, в которой я что-то искал и никак не мог найти, какая-то пьянка, уличная драка...
А потом Марта. Ее глаза, в которых читалась немая просьба. И я вдруг понял, что был слеп. Не стоило, черт меня побери, давать надежду этой женщине – возможно, единственной любившей меня и видевшей во мне не случайного знакомого, не бойца-сталкера, но человека.
Марта знала, что такое безнадежность, привыкла к ней, как привыкают к тому, что зимой идет снег, а осенью и весной – дождь, к тому, что надо дышать и спать. Для нее это была просто реальность. А я дал ей напрасную надежду, и это ей было куда труднее перенести.