— Ох, Толя! — вздыхает Татьяна. — Я тоже должна бы вас гражданином Ямщиковым называть, но и у меня язык не поворачивается… А дело-то очень серьезное. Убит ведь этот «самый нахальный поклонник» Марины Грачевой. Всадил ему кто-то нож в спину на той самой улице, где вы дрались.
— Что вы говорите! — изумленно восклицает Ямщиков. — Выходит, что подозревать теперь могут и меня и Десницына?…
— Формально — да.
— Эти подонки — дружки Бричкина — с удовольствием, конечно, покажут на меня!
Двое из этих «дружков» уже находились в отделении милиции за ночной дебош. Они разбили окна в одном из домов на соседней с Конюховской улице и пытались избить прохожего. К тому же оказали сопротивление доставившим их в отделение работникам милиции. Допрашивая их, Грунина не задавала им прямых вопросов, но по косвенным заключила, что об убийстве Бричкина им ничего не известно.
Могло оказаться, конечно, что убили его они сами в пьяной драке и потому помалкивали, но, скорее всего, это не их рук дело. Не похоже, чтобы и Грачев имел к этому отношение. Ему не следовало бы тогда приглашать Бричкина в гости, чтобы потом не привлечь этим внимания к себе следственных органов.
А не замешан ли здесь Туз?…
Чем больше думала Грунина о причастности Каюрова к убийству Бричкина, тем тверже укреплялась в своей догадке. Но даже если это не Туз и не его подручные, все равно он не упустит теперь случая обвинить в этом Ямщикова и Десницына, а скорее всего — запугать их возможностью такого обвинения…
С какой целью, однако? Это Татьяне было не очень ясно, но весьма возможно, с целью шантажа. И ему очень может пригодиться для этого бесследно исчезнувший четвертый участник ночной драки. Все попытки работников милиции обнаружить его были пока безуспешны.
Допросила Грунина и Марину Грачеву. Девушка произвела на нее хорошее впечатление. Об убийстве Бричкина ей тоже ничего не было известно. О самом Бричкине она сказала:
— До седьмого класса мы учились с ним вместе. Он и тогда не давал мне житья своим ухаживанием. И даже когда его исключили из школы за вечную неуспеваемость и хулиганство, продолжал ко мне приставать и отвязался только после того, как я пригрозила пожаловаться на него брату.
Задала Грунина Марине несколько вопросов и о брате.
— Знаете, — задумчиво ответила ей Марина, — по-моему, он кое-чему все-таки там научился. Я исправительную колонию имею в виду… Не то чтобы совсем уж, но и не тот теперь, что был. Во-первых, пить бросил. Работа, говорит, у меня такая, что либо кончай пить, либо переходи на другую, по меньшему разряду и не с тем заработком. С микронами ведь дело имеет, а с ними нужна твердая рука.