Кислая физиономия его просияла улыбкой:
– Ах ты, касатик! Ах ты, любезненький! – засюсюкал он. – Вон ведь из каких дальних краев тебя дух-бог к нашей общине-то вывел! Из злого города Петербурха, самого еретикова сердца, изъял!
– Еретикова сердца?.. – переспросил Клавдий Симеонович. – Это о ком?
– О церковниках, о ком же еще. О них, лиходеях. О них, самых злокозненных божьих врагах!
Сопов кашлянул.
– Какие ж они враги? К тому же Господь, помнится, повелел любить всякого.
– Повелел, повелел, – закивал Кузьма. – Истинно говоришь, касатик. Да только не еретика-церковника.
Им-то прямехонький путь уготован – в геенну огненную. Уж там им диавол пятки полижет!
Сопов промолчал.
А хозяин так и уперся в него тусклыми своими глазами. Посверлил-посверлил, а потом сказал:
– До скончания века им в адском огне гореть за то, что нас черным словом прозвали.
– Каким?
– Али не знаешь? Хлыстами нас кличут, за то, что мы-де кнутами плоть свою усмиряем. А на самом деле прозваньице наше иное: «христы». Оттого, что дух-бог в нас обитает, через нашу богоугодную жизнь.
Клавдий Симеонович решил, что вступать в теологический диспут ему не с руки. Да и к чему? Мелькала, правда, мысль, что он сейчас нечто против совести совершает. Почти что предательство. Однако мысли этой Сопов развиться не дал. Не чувствовал он себя готовым.
Наконец, не выдержав, он сказал Кузьме:
– Не обижайся, хозяин, однако я, пожалуй, того… на боковую. Уж очень почивать тянет.
Тут Кузьма выкинул такую штуку: встал да поклонился. Низко, в пояс.
– Да что ты, что ты, касатик! – сказал он, выпрямляясь. – Уж прости меня, завалящего. Совсем умаял тебя разговорами. Капитолинушка! Обустрой гостя. Сдвинь лавку к окну, там дышать легче. Да кинь сверху перинку. Ничего, ничего. Он нашего-то обычая покуда не перенял.
Хозяйка кивнула.
– Отдыхай, разлюбезный, отдыхай, драгоценненький. – Кузьма повернулся к Сопову: – Уж как я радешенек, что нашему числу вышло теперь прибавление! Словами не передать. Жаль, что на раденьице нынешнее не попадешь. А я-то, грешный, уж и кормщику велел сообщить, что новая овечка прибилась, ждет он тебя… – Кузьма вздохнул. – Ну что тут поделать. Ты отдыхай, отдыхай… После порадеем, успеется…
Он поднялся.
Клавдий Симеонович задумчиво потер переносицу. Услышанное меняло задуманную диспозицию. Сам кормщик, понимаете ли, его поджидает! (Кормщиками в хлыстовских общинах старост зовут – это Сопов помнил еще по рассказам Серебрянникова.) Иными словами, начальство местное наметило себе нынче же познакомиться со вновь прибывшим. А Клавдий Симеонович из личного опыта очень хорошо знал: начальство, как бы оно ни называлось, не любит обманываться в своих ожиданиях. Виновных, как правило, ждут крупные неприятности.