– Н-да, в самом деле удивительно… – промямлил Павел Романович.
При этом Анна Николаевна окинула его мгновенным, но весьма выразительным взором.
– А после уж, как в Харбин прикатили, господин Сопов, стало быть, отличился, – продолжал ротмистр. – Пошептался он о чем-то с извозчиками на бирже, и – будьте любезны: адресок. Проживает-де наш доктор временно на съемном углу, совместно с каким-то чиновничком, отставной козы барабанщиком. Я засомневался, но решили проверить. И – вот он вы! Ах, ловок наш Клавдий Симеонович, ничего не скажешь. Будто и не купец вовсе, а полицейский ярыжка.
Агранцев засмеялся, очень довольный собственной шуткой.
Остальные молчали.
– Что вы об этом думаете? – отсмеявшись, спросил ротмистр.
«А то, что волновала вас с Соповым исключительно судьба панацеи, – хмуро подумал Павел Романович. – Вовсе не моя собственная».
Но вслух он этого не сказал, а обрисовал вкратце последние события: визит к мадам Дорис, знакомство с милиционером Сырцовым, попытка поступить на службу. А также беседу с пилотом Миллером. Ну и, конечно, одиссею с господином Грачом, чиновником для поручений, – а также ее печальное окончание.
– Так это, стало быть, за нами япошки охотились с самого начала! – вскричал ротмистр. – Ну, сие на них очень похоже – вырезать постоялый двор, чтоб своего добиться. Только я не совсем понимаю, с какой такой целью? Точнее – не понимаю совсем. Кто-нибудь может мне объяснить?!
Клавдий Симеонович кашлянул.
– Думаю, каким-то образом им стало известно, что панацея у вас, доктор, – сказал он. – И решили они ее, как теперь говорят, реквизировать. Но вот в лицо вас не знали и, чтобы не рисковать, выбили всех.
– Глупости! – рассердился Павел Романович. – Ну сами подумайте: что толку им в моей смерти? Секрет-то ведь тогда со мной вместе исчезнет. И такая дьявольская настойчивость: гостиница, заведение Дорис, пароход, красный хутор. Нет, здесь что-то другое.
– Например? – спросил, прищурившись, ротмистр.
– Ну не знаю… Господин Грач считал, будто панацея на самом деле у них, а они всеми силами лишь устраняют свидетелей. То есть тех, кто так или иначе мог быть причастен к тайне. Предпосылка неверна, однако здесь хотя бы присутствует логика.
– Присутствует… – согласился ротмистр и, закинув ногу на ногу, полюбовался блеском зеркально начищенного сапога. – Я вот что хотел спросить, любезный наш Павел Романович… да и не только я – а все мы тоже очень интересуемся…
Дохтуров насторожился. Ничего хорошего такое начало не сулило.
– Дело в том, что все мы в изрядной степени причастны к тому секрету, коим вы обладаете ныне единолично. Обладаете – и ладно. Пусть так. Но, во всяком случае, проясните, что это за панацея такая? В чем, так сказать, соль и перец? На это, я полагаю, мы имеем право! Вы нам прежде объясняли туманно, но теперь хотелось бы знать правду!