— Ото добре! — провозгласил герцог Фронтерский. — А теперь, гости дорогие, дозвольте вас отвести в вашу спальню, — Рыгор взял подсвечник, сработанный местными искусниками, и, тяжело ступая, пошел впереди. Шандер подал руку Илане, и та поднялась, слегка пошатнувшись. Видимо, выпитая почти натощак царка сделала свое дело.
Зимный распахнул дверь в просторную комнату, пол которой устилали медвежьи шкуры, а в углу стояла здоровенная кровать, явно заказанная у арцийского краснодеревщика. Пожелав гостям доброй ночи, радушный хозяин проверил, есть ли на столе царка и яблоки, и удалился, старательно прикрыв за собой дверь.
Илана затравленно огляделась и присела на краешек арцийского чудища. Шандер зачем-то подошел к окну и посмотрел на высокие тополя, облитые лунным светом.
— Илана!
Она подняла голову:
— Да, Шандер…
— Помнишь, о чем мы говорили, когда ты согласилась выйти за меня замуж?
— Помню…
— Что я, Проклятый меня побери, сделал не так?!
— Ты ничего, — Илана подняла глаза, — все дело во мне, я тебя не стою, это же очевидно.
— Кому очевидно? — Гардани пересек комнату и устроился на медвежьей шкуре рядом с кроватью. — Мне очевидно только одно: в Таяну ты вернешься, став наконец моей настоящей женой.
— Шандер!
Эстель Оскора
В темно-синих волнах мелькнула черная спина играющего кита, отнюдь не показавшегося мне красивым. Впрочем, самые большие и сильные твари, как правило, весьма нелепы, хоть и впечатляют размерами и мощью. Эта живая, обитающая в море громадина размером чуть ли не с наш корабль уступала блестящим грациозным дельфинам в той же мере, в какой слон уступал лошади… Хотя где они, эти лошади… Я уж и забыла, когда видела их в последний раз. Интересно, тоскует ли Рамиэрль по своим красавцам? По его лицу, как всегда, невозможно ничего понять, хотя, немного пожив среди эльфов, я поняла, что они отнюдь не безмятежны, просто им свойственно уменье властвовать собой. Как, впрочем, и гоблинам. Вот мы, люди, частенько даем волю свои чувствам, и я бы не взялась утверждать, что это нас украшает.
И все же, все же, все же… Я была почти уверена, что Роман чем-то озабочен, чем-то, что, возможно, не совсем понятно ему самому. Зато все остальные откровенно наслаждались путешествием, а для меня так оно и вовсе стало возвращением в рай. К морю я привыкла быстро, оно меня не пугало, напротив, от темно-синей воды веяло свежестью и каким-то странным, трудноуловимым запахом, горьковатым, здоровым, манящим… Раньше все разговоры о прелести «запаха моря» мне казались досужими выдумками тех, кто, сидя в Мунте или Гелани, не имел счастья обонять груды выброшенных на берег водорослей и уснувших рыб… Я ошибалась. Запах гниения присущ берегу, а море пахнет свежестью и… надеждой, если, конечно, у надежды может быть запах.