Сегодня она приехала не для того, чтобы воевать, хотя двадцать второй калибр грелся под юбкой в мягкой кобуре. Сегодня она собирает информацию. Любую информацию про старого контрабандиста Фелипе Ольварру, трясти которого ей велят её революционный долг и память о легендарном компаньеро Октябре Гальвесе Морене, а также неопределённое будущее «Съело Негро». База в Игуале накрылась, Ульрих погиб непонятной смертью, хорошо хоть они оружие оттуда успели вывезти. Мигель и трое компаньерос поехали за деньгами и бесследно пропали. Пятый боевик, который их прикрывал, вернулся из своего убежища только на третьи сутки и ничего дельного сказать не мог.
Всё, что теперь у неё было, это слабая надежда на Ольварру. Может, он прольёт какой-нибудь свет на то, что происходит. Оставшиеся в живых компаньерос должны были страховать её, прячась в горах, окружавших долину, где жил Фелипе Ольварра.
Последнюю неделю она провела в добывании информации о старом паразите. Кое-что удалось узнать. Но не густо. Что все знали – то и она узнала. А хотелось сведений более практических. И такое впечатление у неё сложилось, что судьба дарит ей шанс их получить. Шанс в добрый центнер весом, с винчестером в руках и пластырем на скуле. Бычок распалился, разохотился на неё – это видно невооруженным глазом. Мужчины в таком состоянии податливы и болтливы. Кровь отливает от мозгов в пах. Мозги не контролируют, что там плетёт язык. А язык плетёт что угодно, лишь бы скорее затащить тёлку в койку. Хитрость в том, чтобы держать их на взводе как можно дольше, до тех пор, пока не выведаешь всё, что тебе надо. А потом уж отдаваться. Или не отдаваться. Исхитриться как-нибудь. Ну, это женское искусство. В лагерях их этому тоже обучали. Она, правда, всерьез тогда не относилась к этим занятиям. Считала, что грязные методы к революционной борьбе неприложимы. А теперь вот, глядишь, и пригодятся. У неё определённо есть к этому делу талант. Не случайно она сразу угадала образ, от которого парень сильнее всего тащится – образ интеллигентной шлюхи…
– Твой кофе остывает, – озабоченно сказал Касильдо, войдя в сторожку и поставив в угол винчестер. – Остывший кофе – как сексуальные грёзы старой девы…
– Да ты поэт, – засмеялась Агата и поднесла чашку к губам. – Не знаю, что и где у тебя там копошится, но кофе ты варишь хорошо. А часы твои распрекрасные куда делись?
В тот же миг Касильдо сильно ударил её в живот.
Она выронила чашку, заляпав джинсы кофейной гущей, свалилась на грязный пол сторожки и разинула рот, безуспешно пытаясь сделать вдох. Руки ей круто заломили назад и вдели в наручники. Потом за пояс подняли в воздух и швырнули на кушетку. Там ей удалось, наконец, отдышаться и прийти в себя.