– Ведь знаешь, да? По глазам вижу, что знаешь. Ладно. Давай сделаем так. Я сейчас поеду к твоему старику, побеседую с ним, то-сё, а ты пока тут подумай о моём предложении. Если он опять будет крутить-вертеть…
– О каком предложении? – спросил Касильдо. – Разве было какое-то предложение?..
– Оно будет, – сказал Серебряков. – И ты не пожалеешь, если надумаешь его принять.
Свои слова он, как тяжёлой гербовой печатью, подтвердил пристальным взглядом прямо в лицо своему собеседнику.
Касильдо вздохнул и направился к сторожке. Всё-таки хорошо, что у нас, маньянцев, нету привычки смотреть друг другу в глаза с близкого расстояния, подумал он. Иначе мы бы все стали глупые и честные, как эти norteamericanos.
Тут ему пришла в голову мысль, так что он даже притормозил на две секунды и мимолётом обдумал её.
– Эй, амиго! – повернулся он к визитеру. – Ты не против, если мой напарник тебя отвезёт туда и привезёт обратно?
– Вообще-то я умею водить машину, – нахмурился Серебряков.
– Там дорога делает неожиданный изгиб, – сказал Касильдо и широко улыбнулся. – Кто не знает, может не вписаться.
– Ладно, пусть едет, – согласился Серебряков. – Но за рулём буду я.
– Я о том и говорю! – сказал Касильдо.
Он вошёл в сторожку.
– Эй, как тебя? Репердиус!
– Я Ремедиус, – поправил его парнишка.
– Не суть важно, – сказал Касильдо, понизив голос. – Езжай с этим сеньором к хефе и внимательно присмотрись, как дон Фелипе будет его встречать-провожать: выйдет ли на крыльцо, пожмёт ли руку… А потом всё мне расскажешь. Понял? Пушку свою здесь оставь на всякий случай. Да смотри – если по дороге скажешь ему хоть слово о чём-нибудь кроме погоды – я твои кишки намотаю на этот шлагбаум. Да и о погоде не надо ничего говорить. Сиди и молчи, как каменный истукан.
Парнишка вскочил с проспермаченного дивана и поспешил к “мазде”. Касильдо нажал кнопку подъёма шлагбаума. “Мазда” умчалась наверх. Бригадир sicarios раскурил свою emboltura, которая за малым не погасла совсем, и сел на пороге – думать. Хосермо, так некстати пошутивший, стоял у шлагбаума, прижав к правой скуле банку пива из холодильника, и еле слышно постанывал.
– Примите моё уважение, дон Фелипе, – сказал Серебряков Ольварре, который лично вышел под колонны встретить дорогого гостя с заранее протянутой для рукопожатия рукой.
– Проходи, сынок, – сказал ему дон Фелипе. – Кофе уже разлит по чашкам. Выпьешь что-нибудь покрепче?
– Из ваших рук, дон Фелипе, даже слабительное выпить – большая честь для любого человека. ‑ Но всё же я откажусь. Чересчур извилистая к вам сюда ведет дорога.