Он осторожно потрогал лоб. Кожу все еще слегка саднило, но кровь уже запеклась. «Отделался легким испугом», — мысленно усмехнулся Гусев. И в самом деле, ему досталось меньше всех. В момент падения он даже не потерял сознания. Удивительно четко и подробно запечатлелось в памяти, как Калину первым страшным толчком выдрало из кресла и швырнуло спиной на аккумуляторный ящик, а потом, пока теряющий скорость самолет, судорожно дергаясь и вихляя, тащился по лиману, — как тело Калины, словно гуттаперчевый манекен, высоко подпрыгивало на полу после каждого нового рывка, переваливаясь с боку на бок. Отчего-то тогда, в эти короткие страшные секунды, Гусев был уверен, что Калина умер. Гусев даже успел ему позавидовать, потому что тоже ждал смерти, не ведая, как она придет, — но вдруг все кончилось…
Кроман вздрогнул, прильнул к иллюминатору и отпрянул.
— Гусев, что это?
Гусев машинально схватился за кобуру, подошел и посмотрел. Метрах в двадцати от самолета, будто толкая перед собой округлый водяной бугор, под водой двигалось нечто широкое, просвечивающее грязно-серым телом сквозь тонкий слой жидкости. Гусев проводил животное равнодушным взглядом и отвернулся.
— Это блин, — сказал он.
— Что?
— Не что, а кто. Вообще-то официально его назвали илистым придонником, но мы зовем блином. Как-то с самого начала повелось… Он хоть и здоровый с виду, но плоский, довольно тонкий и почти слепой. Поедает всякую мелочь в иле. Ну и его едят все, кому не лень. Ты не беспокойся, он не опасен. Если случайно наткнется — даже с ног не собьет. Удерет, как заяц.
— Я и не беспокоюсь, — Кроман слегка покраснел. — Просто никогда раньше не видел.
«А что ты здесь видел, кроме Станции?» — подумал Гусев с неожиданным раздражением, которого тут же устыдился.
— Как твоя нога? — спросил он.
— Думаю, просто сильный ушиб, — тут же ответил Кроман. — Ну, может быть, трещина. Без рентгена сказать трудно. Вообще, травмы колена одни из самых неприятных. Болезненные и долго не проходят… Как ты считаешь, связь скоро восстановится?
Гусев с досадой дернул плечом.
— Может, через два часа, может, через неделю.
— Чрез неделю — это плохо, — очень серьезно проговорил Кроман. — Калина может не выдержать.
— Как это «не выдержать»? — быстро и агрессивно переспросил Гусев. — Что значит «не выдержать»? Объясни, что с ним вообще?
— Пока что продолжается болевой шок, — сухо сказал Кроман голосом, похожим на скрип давно не смазанных дверных петель. — Все, что возможно в нашем положении, я сделал. За дальнейшее ручаться не могу.
Его вытянутое, грубой лепки лицо, и так на редкость малоподвижное, сейчас не отражало и следа эмоций. Гусев посмотрел на эту одушевленную маску и разозлился еще больше.