Необходимость готовиться к появлению ребенка помогла мне и избавила от тягостных размышлений, которые, я уверена, замучили бы меня.
Конечно, я часто думала о Жераре и наших свиданиях.
Вспоминала дядю Карла, проницательно разглядывающего меня и называющего Карлоттой. Действительно ли это были причуды его памяти? Почему он видел во мне давно умершую женщину?
Иногда у меня разыгрывалось воображение и я допускала, что Карлотта воплотилась во мне, ведь дядюшка Карл говорил: «Она ушла совсем молодой, так толком и не пожила, а была так полна жизни».
Что за фантазии! Предположить, будто Карлотта воплотилась во мне… и что Жерар — воплощение ее любовника, с которым она встречалась в Эндерби!
Я нашла себе оправдание. Я пыталась убедить себя: «Да, я встретила его, полюбила, ступила на путь распутства, но это была не разумная Сепфора, а давно умершая страстная Карлотта».
Эти шаткие доводы не могли служить достойным оправданием. Я наслаждалась своим любовником. Я была той самой чувственной и страстной женщиной, которая по-настоящему узнала себя. Теперь я поняла, что всегда испытывала смутную неудовлетворенность и всегда хотела такой любви, какую давал мне Жерар.
«Будь разумной, — предостерегала я себя. — Ты — безнравственная изменница, носишь дитя греховного союза и выдаешь его за плод супружества».
У меня родилась крошечная девочка. Она была сильной и здоровой, и, повинуясь внезапному побуждению, я решила назвать ее Шарлоттой.
«Шарлотта, — думала я, — это не совсем Карлотта, но что-то очень близкое. Живое свидетельство того времени, когда я стала другим человеком и вела себя так, как поступила бы на моем месте моя давно умершая предшественница».
Итак, моя дочка появилась на свет. А имя Шарлотта, по мнению моей матери, звучало слишком сурово, мы стали называть это очаровательное создание Лотти.
Прошло два года после появления Лотти. Я обожала ее. Она была больше, чем просто долгожданное дитя. Лотти дала мне силы вынести тяжесть разлуки с Жераром.
Конечно, случались моменты глубокого уныния, когда я чувствовала себя раздавленной бременем обмана. Но та радость, которую испытывал Жан-Луи в связи с предстоящим событием, утешала меня. Правда, ребенок не даст мне забыть про свою огромную вину, а совесть будет мучить меня всегда.
Мне не хотелось снова наносить визит в Эверсли, но в будущем я твердо пообещала, что сделаю это. Я получала письма от дяди Карла, из которых узнавала, что после моего отъезда все идет, как должно. «Джесси хорошо заботится обо мне», — писал дядюшка, и я словно слышала его хихиканье, когда он писал эти строчки. Он хорошо помнил, что именно я настояла, что для его же безопасности необходимо поставить Джесси в известность по поводу завещания. Уверена, что, в конце концов, я сделала лучше для него же.