– Поблагодарите лучше вашего отца, – говорю я. – За то, что выжил тогда…
– Не надо носилок, – возвышает голос старик. – Сам дойду.
– Куда ты пойдешь? – сквозь слезы восклицает женщина.
– Не реви, – сурово отрезает старик, – лучше помоги мне…
Внучка поднимает его, прислонив к диванной спинке, и дед с прерывистым вздохом опускает на пол сухие, жилистые ноги с желтыми скрюченными пальцами. Секунду он передыхает, прикрыв глаза, снова хрипло кашляет и произносит упрямо:
– Все нормально.
Я подхожу к нему. Я знаю эту боль. Ужасающую, раскаленными крючьями рвущую живой пока желудок, отдирающую от него малые части, одну за другой, заставляя истекать кровью остальные… Рак в последней стадии… Но старик не издает даже стона. С достоинством старого солдата он готовится к последнему бою. Неравному бою со смертью. Я вглядываюсь в его глаза, на удивление молодые, отливающие оливковой зеленью.
– Обопритесь на меня. – Я подставляю плечо.
Старик оценивающе смотрит на меня из-под лохматых бровей, словно оценивает, гожусь ли я на роль спутника в его последнем, самом главном пути. Затем обхватывает мое плечо, а я поддерживаю его за пояс.
Несмотря на внешнюю хлипкость, старик на удивление тяжел. Я веду его, как уводят раненых с поля боя.
Внучка обнимает и целует его в обе щеки.
– До свидания, – говорит он ей. – Заводите ребенка, не тяните. Теперь вам места будет больше…
Она опускает глаза.
– До свидания, – говорит он дочери, легко отстраняя ее и грозя скрюченным пальнем: – Не плачь, кому говорю! И не ходите, не провожайте. Мы сами…
Я чувствую ускользающее тепло его жилистой ладони на своем локте.
Мы осторожно спускаемся по ступеням. Анатолий, разбранив местных автовладельцев, сумел-таки подобраться к подъезду. Вокруг «скорой» собрался народ – бабульки, дедки. Виктор Степаныч с явным неудовольствием барабанит пальчиками: «Время…»
– Погоди минутку, – просит старик.
Мы останавливаемся. Он запрокидывает голову, скользя взглядом вверх по кирпичной стене, к единственному окну, из которого машут ему напоследок дочь и внучка. Он тоже, кивнув, приподнимает руку. В последний раз…
– Теперь везите… – И шагает в карету.
– Счастливо тебе, Ильич, – тараторят наперебой собравшиеся соседи. – До встречи…
Желтые высохшие губы старика трогает легкая усмешка.
– Не торопитесь…
В машине Виктор Степаныч дуется и недовольно бурчит:
– Давай-ка без самоуправства. Или придется тебе поискать другую бригаду.
Я молчу.
– Сам будешь потом с главным объясняться, – продолжает выговаривать Виктор Степаныч. – У нас и так показатели смертности как в чумном кордоне.