Мы втаскиваем посиневшую девушку в карету. Досталось ей здорово: множественные переломы обеих ног – видно без рентгена. Ребра, возможно, тоже сломаны. Девушка в сознании и, пока мы колем ей обезболивающее, еще пытается что-то говорить. Я смотрю на нее с благоговейным ужасом: видел молодых мужиков, вопивших благим матом, имея десятую часть того, что досталось ей. А эта только изредка постанывает, до крови кусая фиолетовые губы.
Виктор Степаныч расстегивает курточку. Под ней – голое, представляющее сплошной синяк, тощее тело. Никакого намека на нижнее белье. Мы молча переглядываемся. Все понятно. Девушка на обочине. Несчастная представительница одной из древнейших профессий.
– Документы у тебя есть? – участливо спрашивает Виктор Степаныч.
– Пашпорт у мэнэ украинський… – Она пересыпает слова, как горох. – Дивчата привэзути. Ой, дядечки, тильки не надо милиции. У мэнэ ж регистрации нема… Я тильки маленько отлежусь да пийду…
– Куда ж ты пойдешь? Тебе на вытяжке полгода теперь, не меньше. Считай, в рубашке родилась – жива осталась. Родителям на Украину нужно сообщить.
Девушка отчаянно мотает головой.
– Никуды не надо сообщать… Пийду я… Усе хорошо у мэнэ… Мэнэ раньше ще злее былы, и ничого…
– Ты хоть машину, которая тебя сбила, запомнила?
– Та черна така иномарка… – Она морщится от боли. – Уся черна… Много их тут бигает… Разве усе упомнишь?
– «Ауди» это была, из последних, – кто-то быстро произносит у меня за спиной. Я оборачиваюсь. Передо мной совсем девчонка, маленькая, взъерошенная, чем-то похожая на Мишкину морскую свинку Дуню. Ежится от ветра, втянув голову в плечи, ковыряет в носу.
– Заткнись, дура, – доносится сбоку.
– Может, – говорю, – ты и номер запомнила?
– А 969 ИК, – произносит она четко, без запинки, не вынимая пальца из носу.
Я перевожу взгляд на ее товарок.
– Ларке можно верить, – подтверждает, помедлив, одна, на вид самая старшая, в светлом полушубке. – У нее память как у Штирлица. Но показания она давать не будет. Нам неприятности не нужны.
– Он же ее чуть не убил. Таких сажать надо.
– Умный, да? – окрысилась старшая. – У нас много кого сажать надо. Да только они все почему-то виллы за бугром покупают. И в золотые унитазы срут. А нам здесь еще жить и работать. Понял? Так что отваливай.
Морская свинка, потупившись, кивает.
– Сама виновата, – подводит итог старшая. – Не хрена вылазить на дорогу. Стояла б как все, у обочины, ничё б не случилось. Все хотела, чтоб заметили, самая умная, блин…
– Что-то ты больно бледный, – участливо смотрит на меня Виктор Степаныч. – Гляди, сейчас грипп поганый ходит. Напомни, когда смену сдадим, я тебе витамины дам. Хорошие, французские. Они, правда, немного просроченные, но это ерунда. Нам из больницы четвертого управления прислали. Они там, как срок годности выйдет, все уничтожают. А наш главный договорился, чтобы вместо этого нам отдавали. Лекарства ведь, если правильно хранить, еще два года сверх срока всю свою силу сохраняют. А витамины и вовсе. Что им сделается? Сам попьешь, мальцу своему дашь. Эй, как тебя… – окликает он девушку.