Он здорово изменился с последней встречи, наш Макс. Стал почти прежним. Когда рассказывает о своей хроменькой красавице, его глаза теплеют, а рот разъезжается в немного смущенной счастливой улыбке. Впрочем, он осекается, возвращаясь с небес своей влюбленности на грязную грешную землю.
– Вот, бананы Сашку принес, йогурт… Спросил продавщицу, что можно в больнице, и та посоветовала… Я же не знал… – Макс переминается с ноги на ногу. – Вот… Гвоздики купил… Не знал, какой цвет лучше… Красный обычно женщинам дарят… По-моему, белые с розовыми нормально? – Он глядит на нас так, словно пытается прочесть в наших глазах надежду, будто именно от цветов зависит, выдержит ли Огурец этот бой…
Мы дружно киваем.
– Ну, я пошел? – так же полувопросительно произносит Макс.
– Счастливо.
– И вам, ребята…
Мы прощаемся, хлопая друг друга по плечам. Причем он делает это именно правой… Макс исчезает за дверьми Склифа.
– Хочешь, подброшу? – предлагает Кирилл. – В ногах правды нет.
Ее вообще нигде нет.
За окном, словно видеокадры на ускоренном просмотре, проносятся дома, машины, люди.
– Надо же, – говорю я, – Макс – молодец, выкарабкался…
– Да.
– Это ты той девчонке лечение оплатил?
– Какое еще лечение?
В зеркальце я ловлю его угрюмый быстрый взгляд.
– Зачем ты хочешь казаться хуже, чем есть? Мы же свои…
– Заткнись. Тоже мне – психолог от слова «псих».
Кирилл молчит, уставясь на дорогу. Я тоже. Тишина угнетает, но не больше, чем пошлые избитые фразы.
– Не обижайся, – внезапно чуть слышно, будто про себя, произносит Кирилл. – Я просто чертовски устал. Честное слово, устал я, Славка…
Его лоб пересекает длинная, тонкая, как шрам, морщина. Он кажется глубоким стариком с потухшим взглядом и безвольно разомкнутым ртом. Таким я его прежде не видел.
– Поедем выпьем у меня что-нибудь за скорейшее выздоровление нашего Огурца.
Я колеблюсь в нерешительности. Как раз сегодня я обещал Вере и Мишке, что свожу их в «Макдоналдс», который на самом деле терпеть не могу – дурацкая забегаловка, а по вечерам кишит побирушками. Но детям нравится. Они еще не научились замечать невидимую грязь и распознавать разукрашенную фальшь…
Я обещал, а в то самое время Сашка Огурец боролся за свою жизнь в реанимации Склифа…
В зеркальце я ловлю молчаливый упрек Кирилла. Сейчас он прав. А Вера поймет. И сумеет объяснить Мишке. Мы же – семья.
– Что ж, выпить за выздоровление стоит. Только, пожалуйста, не гони…
– Есть, шеф, – чеканит Кирилл. Вместо привычной насмешки в его словах сквозит горький сарказм.