А про руку рассказывать не особенно хочется. Бой всегда штука непонятная и злая. Пуля откуда хочешь может достать. Конечно, сидя в штабе, можно спрогнозировать какие-нибудь действия, но в реальном бою все это фуфло. Там стреляешь на поражение и пытаешься остаться живым. Часто стреляешь в своих и получаешь пулю от своих. Это против немцев хорошо было воевать, в Великой Отечественной. Все они такие гладкие, упитанные, аккуратные. Воевали по всем правилам военной науки.
В Афгане же в нас из гранатомета иногда стрелял десятилетний мальчик. Или девочка лет семи-восьми подсыпала нам в еду какую-нибудь гадость. Ну что с ней сделаешь? Хотя, конечно, я немного перегнул. Наши отцы и деды в этой войне доказали, что умеют сражаться. Били самую лучшую армию в мире, и крепко били. А вот с Афганом у нас туфта получилась. И не потому, что их армия сильнее. В принципе всю афганскую армию можно было за один день уничтожить. Но вот народ… С ним было труднее. Они нас так ненавидели, что в некоторых кишлаках колодцы отравляли, сами умирали, лишь бы вода не досталась безбожным «шурави».
И вообще, эта война была такой глупостью. И зачем только мы полезли в Афганистан? Чтобы посадить вместо одного кретина другого? Вместо Амина, которого Брежнев сам поздравлял, проходимца Бабрака Кармаля? Видел я однажды его выступление на митинге. Говорит громко, кричит, а у самого глазки такие сытые и хитрые одновременно. Как откормленная мышка, смотрит по сторонам. И довольно так улыбается, глядя на наших ребят. Знал ведь, сука, что это мы его посадили на престол и мы его защищаем. Плюнул я тогда и ушел. Мне глаза человека многое могут сказать. Это я сейчас таким стал — хожу в стареньком костюме и делаю вид, что меня ничего не интересует. Я ведь бывший офицер, имел неплохое образование и во многих вещах разбирался куда лучше местного председателя исполкома, которого все считают умнейшим человеком в городке.
Нужно попытаться оторваться от этих типов. Но как это сделать, если все мое имущество в доме? И чемоданчик с деньгами тоже там. А без денег я — нуль. Настоящий инвалид, который должен жить на нищенскую пенсию. Если, конечно, смогу ее выбить из нашего правительства. У меня там в чемоданчике еще двести тысяч долларов. Пятьдесят я тогда в Ленинграде оставил, для семьи. Переслал до своей «смерти». Надеюсь, моя бывшая жена сумеет по-умному ими распорядиться. Я бы ей и копейки не послал. Это все для мальчика, для моего сына. Иногда ночью его во сне вижу. Какой он стал за два года? Уже, наверное, вырос, совсем взрослый. А поехать, увидеть его никак нельзя. Меня могут сразу вычислить, и тогда ни мне, ни ему хорошо не будет. Вот и приходится его только во сне обнимать.