— Давай свою конфету, — сказал я. — С тобой никто не разговаривает?
— Только мама. Мама и Друг.
— Твой друг? Ты с кем-то дружишь?
Толстяк оглянулся по сторонам, словно собирался сообщить мне большой секрет и действительно наклонился и тихо прошептал:
— Только никому не говори! Мы часто с ним беседуем.
— И о чем же?
— Ну… о жизни. О том, почему меня во двор не пускают. О людях, которых из окна видно. О кошках. У нас раньше была кошка, но потом мама ее куда-то отнесла. Хочу, чтобы мама ее обратно вернула.
— И что твой друг говорит?
— Говорит, что нужно терпеть. Он добрый! Только он не человек. Вот, держи конфету, она сладкая.
И толстяк протянул мне липкую ириску. Она лежала на его толстой потной ладошке — с прилипшими нитками и волосками, грязная, замусоленная… Но иголка снова зашевелилась в сердце, я взял эту ириску и принялся ее жевать.
— Если твой друг не человек, — спросил я, — то кто он? Бог?
— Он не Бог. Я не знаю, кто такой Бог. Мой друг просто приходит ко мне в гости. Вот сюда, — и толстяк показал на свою голову. — Он говорит, что если я буду правильно жить, то возьмет меня в хорошее место. А если буду поступать плохо, то выгонит меня из дома в темный лес.
— Тебе это мама сказала?
— Нет, не мама, — ответил мой странный собеседник и грустно вздохнул. — Мама не верит, что он есть. А как его нет, если когда я прошу его о чем-то, то почти всегда это сбывается. Только я редко его о чем-то прошу. Вдруг он подумает, что я слишком жадный? Ты как думаешь, Друг может обидеться, если я буду просить его чаще?
Я стоял и смотрел на человека, который не прошел бы ни один тест ай кью. На умственно отсталого, который самостоятельно додумался до идеи Бога.
— Скажи, а что будет с плохими людьми? — спросил я его. — Ты когда-нибудь спрашивал об этом?
Толстяк снова посмотрел по сторонам и тихим шепотом произнес:
— Ты что-то украл? Не бойся! Если ты понял, что это плохо — мой Друг тебе обязательно поможет. Я попрошу у него, хочешь? Сегодня, когда мы с мамой домой вернемся?
Я отвернулся. Глаза неожиданно защипало, но я пересилил минутную слабость. Вытащил ком, взглянул на часы — опаздываю.
— Гриша! — раздался испуганный женский голос. — Я же сказала тебе никуда не ходить!
— Это моя мама! — пояснил толстяк. — Нам пора домой. Ты придешь к нам в гости?
— Не знаю… — честно ответил я.
— Приходи. Обязательно. Ну, я пошел, — и, помахав на прощание рукой, он направился к своей маме.
На полпути я его окрикнул:
— Гриша!
— Что? — обернулся он.
— Попроси за меня у своего друга, ладно?
Истину видит
сердцем слепец.