Семен Матвеевич сидел в глубоком кресле и делал вид, будто читает газету. Все знали, что газет Семен Матвеевич давно не читает, и сам Семен Матвеевич знал об этом лучше всех. Что не мешало ему ежедневно усаживаться в глубокое кресло и, положив ногу на ногу и покачивая на носке мягким тапком, картинно углубляться в утреннюю прессу. Когда в комнату вошла Алевтина Андреевна, он даже не пошевелился.
Они говорят – голод будет, сказала Алевтина Андреевна, и тогда Семен Матвеевич все-таки пошевелился – пожал плечами. Он не любил пустых разговоров, которые, он точно знал, ни к чему не приводили и ничего не могли изменить. Но должен был как-то отреагировать: Семен Матвеевич побаивался Алевтину Андреевну, с первого дня их долгой совместной жизни он старался не перечить супруге, предпочитая поддерживать ее во всех начинаниях, пусть только словом, но – поддерживать. Сначала придут холода, продолжила между тем Алевтина Андреевна, а потом – голод. Скажешь тоже, только и произнес Семен Матвеевич и снова уткнулся в газету.
В газете его неожиданно привлекла статья на третьей странице, в самом низу. В небольшого размера тексте речь шла о вдруг сошедшем с ума продавце из кондитерской, находившейся на углу улицы в трех кварталах от дома Семена Матвеевича и Алевтины Андреевны. Говорилось, что продавец, который до поры скрывал свои зверские наклонности, два дня назад, с утра, заломив на затылок шапку не по погоде и не доходя до места службы, вернулся домой, поднял по пути неизвестно откуда взявшийся на обочине обрезок какой-то металлической трубы и этим самым обрезком забил до смерти свою жену, которая, насколько можно было понять из газетного текста, так ничего и не поняла: к приходу мужа она еще находилась в постели и даже, кажется, спала. Потом убийца, сжимая в руках окровавленную трубу, снова вышел на улицу и начал распевать там песни скабрезного содержания. После того как его задержала конная полиция, он стал плакать и молить о прощении – вроде бы он утром, у самых дверей кондитерской, услышал голос, который приказал ему сначала расправиться со спящей женой, а потом петь. Причем, по словам преступника, голос в буквальном смысле диктовал ему текст песни, которую он прилюдно и исполнил. В газете говорилось, что допрос продавца из кондитерской продолжается до сих пор, и чем дело закончится, пока неизвестно.
Смотри, сказал Семен Матвеевич, что творится, кондитер жену зарубил. Семен Матвеевич сам понимал, что несколько искажает газетную действительность, но важно было донести до жены хотя бы факт произошедшего. Да что ты говоришь, всплеснула руками Алевтина Андреевна. Семен Матвеевич с готовностью протянул ей газету и снова откинулся в кресле, покачивая висящим на носке тапком. Алевтина Андреевна углубилась в газету, и даже показалось, что прислуга за стеной смолкла. Тема голода, таким образом, была исчерпана.