И вдруг услышал тихий шорох. Напрягся, нашарил меч, взялся за рукоять. Замер, напряженно вслушиваясь.
Через несколько растянувшихся мгновений шорох повторился. Гиз повернул голову в ту сторону, откуда донесся шум, попытался хоть что-то рассмотреть. Медленно приподнялся, вытащил меч из ножен. Клинок чуть светился, как светятся осиновые гнилушки, и охотник почувствовал себя несколько уверенней. Но он, все равно, ничего не видел.
Гиз, стараясь не шуметь, опустил ноги на пол. Сел. Чуть наклонился вперед, повел перед собой мечом. Тихо шепнул:
– Кто здесь?
…с мертвяком нельзя разговаривать…
Опять что-то зашуршало – на этот раз совсем рядом, где-то на уровне пола. Казалось, невидимый враг, подкрадываясь, ползет по-змеиному.
Гиз левой рукой нашарил пустые ножны, сжал их, ощупал. Кончиками пальцев нашел сторону, на которой была прикреплена тонкая полоска наждачного камня.
Шуршание послышалось справа. Потом, мгновением позже, слева.
Гиз крепко прижал клинок к ножнам. Пригнулся, напружинился, готовый бросится на врагов, если они действительно прячутся во тьме. Если их можно будет увидеть…
– Дила, это ведь не ты? – чуть слышно спросил он. – И не вы, дети?
Вместо ответа Гиз снова услышал шорох.
Больше он ждать не стал – рывком вскочил, шаркнул сталью клинка о каменную пластину на ножнах, высек сноп искр – короткая вспышка отбросила мрак к стенам. И Гиз успел разглядеть своих противников.
«В темноте они могут напугать даже самого храброго человека…»
– Мыши, – выдохнул Гиз, досадуя на свой страх, злясь на свое разыгравшееся воображение. – Ну конечно же, мыши…
Он опустил меч, присел на угол сундука.
Страх бесследно испарился. Тьма уже не казалась жуткой, а тишина – зловещей. Даже кошмар забылся.
Гиз усмехнулся, покачал головой. Хорошо, что никто не видел, как он тут размахивал клинком, распугивая домашних мышей.
Он забрался на сундук, отложил меч, укрыл ноги овчиной, закрыл глаза, не собираясь спать, – не для того он сюда пришел. И опять услышал шорох.
Осмелевшие грызуны, кажется, вернулись.
– Со мной вам не справиться, – негромко сказал Гиз. – Лучше идите, жрите мертвяка… – Он махнул рукой, словно действительно отправлял грызунов на поиски мертвечины, как вдруг что-то глухо ударило в заколоченное окно…
Вот уже которую ночь Дила не могла заснуть. Бессонница изводила ее, лишала сил и подтачивала рассудок. Порой женщина впадала в забытье, полное кошмаров, и тут же приходила в себя, трепеща от ужаса.
Она еще как-то держалась. Те немногие люди, что заглядывали к ней, думали, что с ней все в порядке. Да, она сильно изменилась – осунулась, подурнела, вроде бы даже постарела; иногда она заговаривалась, порой вдруг начинала беззвучно плакать. Но соседи объясняли это тем, что она сильно страдает, потеряв мужа. К ней относились с сочувствием, ее жалели. А она чувствовала себя перед всеми виноватой. И это мучило ее не меньше, чем бессонница…