Лошади устали, наши дорожные облачения пропылены и заляпаны темными пятнышками глины, парадные одеяния, измятые и влажные, позабыты на Посольском холме под Демсвартом и наверняка станут достоянием местного ворья или не слишком чистых на руку обнищавших дворянчиков, дорожная казна показала дно еще двое суток назад и Просперо вынужден был одалживаться у бургомистра одного из приграничных городков. А взгляд у людей скорее отрешенный, нежели злой. Раз уж случилось, то пусть уж случилось. Против воли богов не попрешь.
Унылая кавалькада вяло процокала от Закатных ворот до площади святого
Эпимитриуса и далее, к замку короны. Горожане поглядывали озадаченно: вот вроде бы и королевский штандарт, на двух передних лошадях едут самолично достославнейший король и блистательный герцог Пуантена, но щедрая милостыня не рассыпается, глаза у обоих вождей зверские, а если попытаешься поклянчить монетку у одного из гвардейцев, лишь получишь довольно злобный тычок тупым оконечьем пики в спину.
Слух по городу: «Проиграли войну, что ли? Так вроде и войны никакой не было… С немедийцами на границе поцапались? То-то оно, разговоры ходили, будто в соседней державе неспокойно… А король-то, король какой смурной! Ну, теперь жди беды!.. Дурень, не беды, а гнева Его величества. Ой, недолго веревки на виселице будут в одиночестве болтаться, найдут им компанию…»
Лишь одним-единственным человеком, ярко выбивавшимся из ряда хмурых вояк, была женщина. Довольно высокая, темноволосая, с гордо задранным подбородком. Удивительное дело – одна она посреди сонмища грязнуль, сопровождавших короля, красовалась в начищенном кожаном колете, сапоги блестели от масляной смазки, а длинные волосы (диво!) были начисто вымыты и развевались на ветерке черным мохнатым знаменем.
– Мой король, – невозмутимая Дженна чуток подтолкнула коня шпорами и поехала стремя в стремя с лошадью короля, – улыбнись хоть разочек! На тебя люди смотрят.
– Это не люди, – буркнул Конан. – Это подданные.
– Тем более, – настаивала черноволосая. – Как там насчет того, чтобы король вечно подавал пример бодрости духа и поднимал престиж власти одним своим видом?
– Вот пусть Просперо и поднимает, – вздохнул киммериец, кивая в сторону герцога. – А у меня в кошельке ни монетки. Даже заржавленного асса не осталось. Все провалили, подонки! Девочку не спасли, великое судилище превратили в площадный балаган, а Каримэнон так и вообще украден… Найду – руки оторву и вместо ног воткну! Просперо, подними сюзерену настроение! Скажи что-нибудь хорошее!
– Покушать бы, – выдохнул Просперо и скрыл отрыжку уголочком платка. – Может быть, Хальк?