Для большей верности он приказал оставить под скалой две-три бутылки с мескалем. Он знал, что апачи большие любители спиртного.
Когда все было сделано, Тигреро разбудил дона Сильву и его дочь.
— В седло! — проговорил он тоном, не допускающим возражений.
— Что такое, что случилось? — вопрошал, еще не успев стряхнуть с себя сон, асиендадо.
— Случилось то, что, если мы немедленно не тронемся в путь, мы погибли.
— Что вы этим хотите сказать?
— В седло! В седло! Каждая минута, которую мы проводим здесь, приближает нас к смерти! Я расскажу вам все после.
— Друг мой, во имя Неба, умоляю вас, что это значит?
— Скоро узнаете, а теперь живей, живей!
И не слушая больше ничего, он почти насильно заставил асиендадо сесть в седло. Донья Анита была уже на лошади. Тигреро в последний раз огляделся и дал знак к отправлению.
Небольшой караван тронулся в путь со всей быстротой, на какую были способны животные.
Нельзя представить себе ничего печальнее ночного путешествия по североамериканской пустыне, особенно в обстоятельствах, подобных тем, в которых находились герои нашего рассказа.
Ночь — время призраков, во тьме самый веселый пейзаж становится мрачным, все оживает, все страшит путешественников. Луна, как бы ярко она ни светила, сообщает предметам фантастический вид, одевает их странной игрой мертвенного света и теней, и даже отчаянный храбрец чувствует невольное смущение.
Трудно привыкнуть к этому покою, к этой тишине, которая давит на вас, вы теряете реальность ощущений, и ваше воображение населяет призраками окружающее вас пространство. Таинственный мрак, окутывающий все вокруг, стягивает вас, как свинцовый обруч, и вызывает лихорадочно-боязливое состояние, и только живительные лучи солнца в состоянии рассеять его.
И дон Сильва, и донья Анита, и даже пеоны не могли устоять против угнетающего влияния ночи в пустыне. Нелепые страхи томительно мучили их. Они ехали целую ночь, сами не зная, куда и зачем. Они не могли даже как следует сориентироваться. Некоторые предметы то, казалось, стояли на месте, то быстро двигались назад, то обгоняли их. Очевидно, они не раз меняли направление. В голове чувствовалась тяжесть, глаза смыкались, одолевало одно-единственное желание — уснуть. Иногда они с трудом озирались, но хаотичное движение близких и далеких предметов, производимое быстрым ходом умных, словно чуявших беду животных, вызывало головокружение, и они плотнее усаживались в седла, бессильно опуская головы, сон властно брал верх над утомленными людьми.
За исключением дона Марсиаля, привыкшего всегда сохранять бодрость и ясное сознание, остальные члены каравана были похожи на лунатиков. Едва удерживаясь в седлах, с потухшими глазами, без малейшего проблеска сознания ехали они, и если бы дать им уснуть, а затем, после пробуждения, спросить, что с ними произошло ночью, то, несомненно, они сказали бы, что перенесли кошмар при полном оцепенении мыслей и чувств.