Возникая каждодневно, сия картина стала реальной, точно журнальная иллюстрация, а миссис Гивингс неустанно ее совершенствовала. В этом полотне нашлось место и детям Уилеров: в белых блузках и теннисных туфлях, они тихонько играли в тени розовых кустов, собирая в банку светляков. Картина становилась все ярче и правдоподобнее. Общение с чуткими и близкими по духу сверстниками будет чрезвычайно благотворно для Джона, не так ли? И речь не идет об альтруистической жертве Уилеров — они сами не раз говорили, что изголодались по друзьям своего круга. Разумеется, скучная пара с Холма (Крэнделлы? Кэмпбеллы?) не может предложить им славной беседы и тому подобного. А уж Джон-то, кем бы он ни был, интеллигент чистой воды.
О, хорошо будет всем, она это знала, но понимала и то, что спешить нельзя. Еще на заре плана было ясно, что продвигаться надо медленно, по шажку.
В последние визиты к сыну им позволяли на часок вывезти его за пределы больницы, что называется, на пробу.
— Полагаю, сейчас было бы неразумно отпускать пациента на побывку домой, — месяц назад говорил врач, отвратительно щелкая суставом каждого испятнанного чернилами пальца. — В нем пока еще отмечается значительная враждебность ко всему… э-э… что связано с домом. Сейчас лучше ограничиться выходом за больничные стены. Позже, в зависимости от того, как оно пойдет, можно будет вывезти его к близким друзьям, так сказать, на нейтральную территорию; это стало бы очередным логическим шагом. Впрочем, решайте сами.
Миссис Гивингс переговорила с мужем, сделала пару осторожных намеков Джону и на прошлой неделе, тщательно взвесив все факторы, пришла к выводу, что настало время очередного логического шага. Нынешняя встреча с врачом была нужна лишь для того, чтобы оповестить его о своем решении и кое о чем посоветоваться. Как он считает, в какой степени следует известить Уилеров о характере заболевания Джона? Врач и здесь оказался предсказуемо бесполезен — решать вам, сказал он, — но по крайней мере не стал возражать, и теперь оставалось придумать, как завести разговор с Уилерами. Было бы гораздо удобнее и красивее говорить об этом за ужином при свечах в ее доме, но тут уж ничего не попишешь.
— Боюсь показаться назойливой, — в кухне шепотом репетировала миссис Гивингс, споласкивая чашки, — но хотела бы попросить вас об огромном одолжении. Это касается моего сына Джона…
Ладно, не важно, как она это скажет, верные слова найдутся сами, и Уилеры, конечно, все поймут. Господи боже мой, не могут не понять!
Ни о чем другом думать не получалось, когда она готовила и накрывала ранний ужин, а потом мыла посуду; задержавшись перед зеркалом в прихожей, чтобы мазнуть губы помадой, она крикнула: «Пока, дорогой!» — и отправилась в путь, взбудораженная, словно девчонка.