Мимо проходили люди, снисходительно оглядывались, как на пьяных. Солнце жарило по-летнему, солнце кидало на асфальт ослепляюще белые пятна, по которым томно ползали тени от ветвей. Соловьев глядел на эти тени и все вспоминал невысокую девушку, ее растерянные глаза, ее руки, гибкие и испуганные…
Ночью разгулялся веселый ветер «моряк», принес дождь. Гошка проснулся на рассвете с непонятным беспокойством в душе, встал, поеживаясь от холода, босиком прошлепал к окну, заглянул за штору. Крыша соседнего дома казалась черной от дождя и слабо поблескивала. Ветер играл с одиноким голым тополем, стоявшим посередине двора. В просвете между домами беспокойно шевелились огни порта, и в такт покачиваниям стучали капли по жестяному карнизу. Время от времени ветер стряхивал этот стук и, словно бы скрутив дождь в тугие жгуты, хлестал ими по стеклам, как мокрыми простынями. Это напоминало удары волн о крутые скулы сухогруза.
Гошка вышел на кухню, откуда бухта была виднее, сел на подоконник, закурил. Спать не хотелось, и он все сидел, опираясь босой пяткой о батарею, смотрел на дальние огни и вспоминал море.
Что это такое — море?! Читал когда-то фантастическую книжку про живой океан на неведомой планете, который умел овеществлять самые потаенные мечты космонавтов и тем самым словно бы выворачивал наизнанку людские души. Похоже, что автор не знал нашего обычного моря, иначе зачем бы ему переносить место действия на далекую планету? Наш земной океан это тоже умеет, вьет из матросских душ веревки, какие хочет. Сколько Братик знал их, которым тошно и скучно на берегу! Хотя в море — какое там веселье сплошное вкалывание… А может, автор потому и придумал свой фантастический океан, что узнал море, поплавав матросом или еще кем? Живой, влекущий и увлекающий океан? Такого на берегу не придумаешь.
Он закрыл глаза и представил себя у руля, как, бывало, когда-то. Рядом подремывает «чиф» на своей «собачьей» вахте, курит папиросу за папиросой. На окнах рубки — серые полосы от соленых брызг, стекающих со стекол. Одно стекло поднято, и под ним на палубе — мокрое пятно. В этом проеме видны ярко-желтые в косом солнце стрелы кранов, за ними — зеленые якорные лебедки на баке и белые, как весенний снег, живые, трепещущие пеной всплески волн. А за ними — синь. До чего же синей вспоминается морская даль! С берега Гошке такой синевы не приходилось видеть.
"Может, в каботаж пойти? — подумал он. И усмехнулся горько. — И в каботаж не возьмут, раз уж даже к порту не подпускают…"
Девятым валом нахлынула тоска. Он торопливо оделся и, тихонько притворив дверь, чтобы не разбудить сестру, вышел на улицу. Выложенный разноцветной плиткой, тротуар был скользким от дождя. Гошка сошел на асфальт дороги и пошагал вниз, к набережной, широко и решительно, как ходил, бывало, когда спешил на судно, и как совсем отвык ходить в компании своих береговых приятелей.