Слово о словах (Успенский)

Английская грамматика, как вы увидите ниже, не совсем свободна от понятия «рода» имен. Она имеет местоимения всех трех родов. Но существительные английского языка, так же как и его прилагательные, не содержат в своей форме никаких признаков принадлежности к одному из этих родов.

От греческого слова «остракон» – черепица, черепок.

Здесь и всюду дальше в цитатах курсив мой. – Л. У.

А. С. Пушкин. Домик в Коломне. (Из вариантов, не вошедших в окончательный текст поэмы.) «Фригийский раб» в данном случае Эзоп, знаменитый баснописец Греции, мастер двусмысленного, «эзоповского» языка.

Но радоваться этому еще рано. Я ведь просил вас не просто подумать: «дом», но подумать: «на улице стоит дом». А «вообразить себе», что «дом стоит», так, чтобы можно было сразу понять, что он именно «стоит», а не «стоял», не «встанет», не «будет стоять», – разумеется, вам не удастся. Попробуйте, и вы легко убедитесь в этом.

Что такое я для нее? (Франц.)

Когда эти строки были уже написаны, я получил от одного из вдумчивых читателей «Слова о словах» интересное письмо. Товарищ Хосе Фернандес, испанец, с двенадцати лет живущий у нас в СССР, сообщил мне, что обо всем, чему он научился в школе в Испании, то есть до пятого класса, он до сих пор думает по-испански. На этом языке он ведет устный счет в уме: делает сложение, вычитание, умножение и деление. Когда ему приходится считать среди русских по-русски, он неизбежно сбивается. Воспринимая русские фразы по-русски, он встречающиеся в них цифры мысленно переводит на испанский язык. Ему часто случается, говоря с испанцами по-испански, внезапно «по ошибке» переходить на русскую речь. Наоборот, говоря по-русски с близкими людьми (но только с близкими), он порой незаметно «сбивается» на испанскую речь. Это крайне любопытно. То же самое рассказывала мне одна знакомая армянка, с детства владеющая и родным и русским языком. О своей юности, об Армении, о родных и семье она всегда думает по-армянски. Все же, что касается ее жизни в Ленинграде, учебы в вузе, работы, – все эти мысли приходят ей уже на русском языке. Лучших доказательств справедливости изложенного выше нельзя и требовать.

Философы и религиозные люди по-разному толковали значение греческого термина «логос» (слово), употребленного автором евангелия. Они придавали ему много различных туманных значений – «откровения», «основной сущности всего мира», «образа божьего» и т. п. Но надо полагать, что сам евангелист писал и думал именно о «слове»; потому-то он и изобразил его и исходящим от бога и обращенным к богу. Несомненно, так же, попросту, понимали затем это место евангелия бесчисленные его читатели.

Фригийцы, или фригияне, – один из народов древности, живший в Малой Азии и говоривший на языке, который и доныне остается малопонятным. До наших дней от фригийцев дошло лишь несколько отрывочных надписей; трудно даже установить, с какими языками сходно их наречие.

Не следует думать, однако, что это правило не знает исключений. По-японски кукушка именуется «хототогису», по-китайски – «дуцзюань». В корейском слове «ппоккуксэ», означающем эту же птицу, можно расслышать слог «кук», столь необходимый у нас. Но зато у наших братьев по языку – украинцев, да и у русских на юге, вместо слова «кукушка» живет совсем на него не похожее слово «зозуля». В древнерусском языке кукушка именовалась «зегзицей». Фамилия писателя Загоскина происходит от одного из областных наименований этой птицы: «зогза́».

Эта же запись напева синиц встречается в романе Д. Олдриджа «Охотник». А отличный немецкий языковед-этимолог М. Фасмер сообщает, что его соотечественники тот же птичий возглас изображают как «ци-ци-гэг».

По-английски это звучит как «петька глуп», нечто вроде нашего «попка-дурак».

Этимологические словари возводят оба эти названия к древнеиндийскому «зингивера» (инбирь), буквально означающему «роговидный». Вот тебе и «звукоподражание»!

По правде говоря, это мое утверждение слишком решительно. Шведский путешественник и писатель Э. Лундквист очень удивляется тому, что маленькие индонезийцы зовут своих матерей «мамма», точь-в-точь, как шведские ребятишки. А в языке мексиканских индейцев пуэбло слово «тата» значит «отец», почти как у нас. Тем не менее ничуть не меньше и противоположных случаев: одно слово выражает совершенно разные понятия.

И даже в Подмосковье. Один из моих читателей записал возле Кунцова такую колыбельную:

Любопытно также, что в английском языке словечко «pap» означает соску, детскую кашку. И в Голландии «pap» – густая каша.

Крайне любопытно отметить здесь одно не вполне понятное обстоятельство. В словарях английского языка приводится английское же детское выражение «ту гоу бай-бай», означающее в Англии «идти спать». Выражение это, видимо, не имеет прямой связи с прощальным приветствием «гуд бай». Интересно было бы выяснить, откуда оно взялось в английской детской речи и как получилось такое странное сходство его с нашим «бай-бай». Слово за «англистами»!

Это «долонь» значило: «сторона кисти, обращенная долу», то есть «вниз, к земле».

Если он родился нырком, он будет нырять при первой же надобности. Если пеликаном, даже смертельная опасность не загонит его под воду: этого он не может, хотя, казалось бы, научиться мог довольно легко.

Я неоднократно видел, как тонули в болотах попавшие в трясину коровы или лошади. Несчастное животное гибнет, а все стадо в десяти метрах равнодушно щиплет траву или тупо переваривает жвачку… Какая уж тут взаимопомощь!

Наука о пчелах за последние десятилетия обнаружила очень интересные явления. Возвращаясь со взятка, пчелы исполняют в улье своеобразный танец со сложными и изменчивыми фигурами. По этому танцу остальные работницы улья точно узнаю́т, куда и как далеко надо лететь за медом. Казалось бы, вот вам особый язык, язык жестов. Казалось бы, вот явное проявление «ума» животных. Но автор отличной книги о пчелах И. Халифман совершенно справедливо пишет: «Пчелы выглядят… очень „умными“, впрочем… немного больше, чем собака, страдающая от глистов и инстинктивно поедающая глистогонное растение чернобыльник, которое она находит среди множества других». Нет, танцы пчел не язык: никаких «мыслей» они не передают. Это инстинкт, слепой и бессознательный, хотя в то же время очень сложный и точный.

Попав с другими восточными товарами в Голландию, оно получило там голландскую форму названия «koffie». С Запада, уже во времена Петра I, были занесены к нам в Россию новые слова: «кофий», «кофей», а затем и «кофе».

Бывают и исключения из этого правила. В современном персидском языке заимствованных слов больше половины. Очень много их в турецком и английском языках. А вот в китайском их почти нет.

Специалисты-языковеды скажут нам, впрочем, что «совпадение» это – ошибка неизощренного слуха. На деле звуки в разных языках разные. Так, если взять слово «кот», то звук «о» и звук «т» в нем совершенно неодинаковы во французском, английском и русском его вариантах. Но нам этим можно пока пренебречь.

Слово «гу́ба» в значении «гриб» известно и у нас в некоторых районах страны, на ее севере и западе. Там «губничать» значит «грибничать»; там существует выражение «по губки, по ягодки». Странным это кажется лишь на первый взгляд: ведь повсеместно «губками» именуются грибы-трутовики, растущие на деревьях. Можно полагать, что сама морская «грецкая губка» – и животное и его скелет, употребляемый вместо банной мочалки, – названа «губкой» именно по сходству с этим видом сухих пористых грибов.

Название болгарской реки Бистрица означает вовсе не «стремительная», как нам, русским, кажется, а «прозрачная» река.

В польском языке это же слово значит и «черствый» и «бодрый», «крепкий». Вот еще одна линия развития значения.

У сербов и сейчас «позориште» – зрелище; в польском языке «по́зор» – внешность, наружный вид.

Языковеды, исследуя вопрос, пользуются, конечно, не одним этим законом, изучают соответствия не только в звуках слов, но и в грамматических формах. Я не говорю сейчас об этом простоты ради.

Старая форма; теперь – «плани́на».

Хотя означает оно здесь – муж, супруг.

В тюркских языках живет еще слово «ада́м» (человек), но это заимствование из арабского, то есть семитического, языка. О нем мы тут говорить не будем.

За исключением тех, что живут в государстве Израиль; там он является государственным языком.

Недаром мистер Филип в пьесе Э. Хемингуэя «Пятая колонна» говорит о себе: «Я могу говорить и по-английски и по-американски…» (Э. Хемингуэй, Избр. произв., М. Гослитиздат, 1959, т. II, стр. 505).

Незачем разъяснять тут, что этот русский язык, оставшись до наших дней «тем же самым», далеко не остался «таким же самым». Он изменился очень сильно, настолько, что мы теперь с трудом понимаем древние письменные памятники. Но все же и там и здесь перед нами один язык – русский.

Впрочем, не все ученые согласны с этим.

Тут однако, стоит сделать довольно существенную оговорку. Если взять произведения современных нам поэтов и писателей, в них мы встретим, вероятно, гораздо больше «ф», чем в классической литературе. Как это понять? Разве советские авторы меньше заботятся о чистоте и народности своего языка?

Вот, например, слово «анафема» в старых изданиях «Полтавы» всегда напечатано через «Θ»: АнаΘема.

Слово «орфография» до революции также писалось с «фитой».

Это значит, что каждая из этих букв: «я», «ю», «е», «ё», «и» – в определенных случаях (в начале слов, а также в середине и в конце слова после гласных звуков) означает слог, состоящий из звука «и» плюс какой-либо гласный («а», «у», «э», «о», «и»).

«Кашнэ», «пенснэ» и т. п. – это всё, конечно, заимствованные слова. «Cache-nez» по-французски значит «прячь нос», «pince-nez» – «защеми нос». Впрочем, в этих словах уже давно никто «э» не пишет.

Я намеренно подчеркиваю, что речь идет о «букве», которая обозначает этот звук. Существует множество русских слов, которые начинаются со звука, очень похожего на «а»: «абычай», «асока», «атава». Но ведь мы пишем такие слова через «о»: «обычай», «осока», «отава». Сейчас у нас нет речи о таких словах, как бы они ни произносились.

Любопытно отметить: есть случаи, когда, как бы вразрез со всем, что я сказал, слова, заимствованные нами, в своем родном языке вовсе не начинались на «а» и приобрели это начальное «а» именно уже на русской почве. Таково, например, наше слово «арбуз». Оно взято из иранского языка; однако там дыня называется «хярбюзэ́». Слово это, всего вероятнее, проникло с юга сначала в украинский язык, где и осталось жить в форме «гарбуз», а оттуда уже переселилось к нам и приобрело здесь свой нынешний, явно нерусский вид. Занятно, что в турецком языке иранское «хярбюзэ» превратилось в «карпу́з» (арбуз), из которого, весьма вероятно, родилось наше «карапуз» (маленький, кругленький человечек).

Весь – деревня, селение.

Строгое соблюдение резкой разницы между звуком «е» и звуком «э» в дореволюционные времена считалось признаком образованности, хорошего воспитания, культурного лоска. «Електричество» вместо «электричество», «екзамен», «екипаж» произносили простолюдины. Это забавно отразилось в творчестве одного из поэтов того времени, Игоря Северянина: в погоне за «светским тоном» своих стихов он простодушно нанизывал слова, содержащие «э» («Элегантная коляска в электрическом биеньи эластично шелестела…») или даже заменял букву «е» буквой «э» «просто для шика»: «Шоффэр, на Острова!» Это было понятно: Северянин боялся простонародности. Более странно, что сейчас многие у нас, невесть почему, допускают такую же «элегантность» в произношении. Не редко слышишь, как молодые люди выговаривают «рэльсы» вместо правильного «рельсы», «пионэр» вместо «пионер» и даже «шинэль» вместо «шинель». Вот уж это напрасно!

В украинском и польском языках слово это означает «город». Здесь украинское и польское правописание не воспроизведено.

В украинском и польском языках слово это означает «город». Здесь украинское и польское правописание не воспроизведено.

На самом деле для такого разного написания опять-таки были свои основания. Слово «Венеция» на европейских языках звучит то как «Вэниз», то как «Вэнэдиг», тогда как «Вена» по-немецки будет «Виин», по-французски – «Вьенн». Наши деды старались передать в русском письме эту разницу.

«Фиту» и «ижицу» перестали употреблять на практике еще раньше.

Как известно, великий английский драматург и самый остроумный человек Англии за всю первую половину XX века, ирландец Бернард Шоу вел яростную борьбу за «исправление» английской орфографии. Он даже оставил крупную сумму денег на работы в этой области. Издеваясь над нелепостями английского правописания, он сообщил для примера, как, руководствуясь современной орфографией, лично он написал бы слово «fish» – рыба. «Букву „f“ я бы лично заменил двойной литерой „gh“, ведь в слове „laugh“ (смех) она звучит именно как „ф“. Вместо „i“ я взял бы „о“ из слова „women“, в котором оно обозначает точно такой же звук. Для звука „ш“ (sh) сошло бы сочетание „ti“ – ведь в слове „nation“ именно им передается это „ш“. В результате вместо „fish“ мы увидели бы чисто английское изящное написание „ghoti“. Оно ничуть не менее логично, чем половина других английских написаний». (Цитирую по «Ин. литература», 1964, № 6, стр. 276, где высказывание Шоу дано в вольном изложении.)

«Немой место занял, подобно, как пятое колесо!» – сердито говорил о твердом знаке М. В. Ломоносов еще в XVIII веке.

Может показаться, что я преувеличиваю. Так нет же: вот с каким истерическим визгом, на каких высоких нотах писал еще в 1917 году, ожидая неизбежной реформы правописания, в ретроградном журнале «Аполлон» некто В. Чудовский о букве «ять» (ее ожидала судьба, одинаковая с «твердым знаком»): «Убийство символа, убийство сути! Вместо языка, на коем говорил Пушкин, раздастся дикий говор футуристов… Могут законно отнять сословные, вотчинные, образовательные преимущества, – мы подчинимся законной воле страны; но букву „ять“ отнять у нас не могут. И станет она геральдичным знаком на наших рыцарских щитах…» (Журн. «Аполлон». 1917, № 4–5). Эти же неистовые вопли раздавались и по поводу твердого знака – «ера».

Можно было бы добавить к этому, что «ер» даже эмигрировал за границу вместе с разбитыми белыми. Так, на Западе кое-где и теперь (правда, все реже и реже) последыши прошлого издают еще книжки и газетки, в которых «царствует» старая орфография: с «твердым знаком», с «и с точкой», с «фитой» и «ижицей». Там до сих пор говорят о «м(„ижица“)ропомазанных» самодержцах, вспоминают «святаго» Георгия и других «заступниковъ».

В болгарском правописании есть свои трудности, связанные с буквой «о» и выражаемым ею звуком. Когда ударение падает на звук «о», он произносится совершенно ясно: «о». Безударное же «о» выговаривается неясно: как нечто среднее между «о», и «у». Болгарским школьникам приходится думать: что́ здесь надо произнести: «кислород» или «кислурод», «грамотност» или «грамотнуст»? У каждого свои затруднения. А конечный «ер» с 1945 года упразднен и в Болгарии.

Любопытно, какое своеобразное влияние «ь» и «ъ» оказали в старину на русское вокальное искусство. В древности, когда «полугласные звуки» еще произносились, были сочинены церковные песнопения – молитвы. Некоторые ноты молитв приходились как раз на эти «полугласные». Затем полугласные исчезли в живой речи, а в пении их продолжали «тянуть»: вместо «спас» пели «сопасо» (ведь написано было «съпасъ»), вместо «днесь» – «денесе» («ь» раньше выговаривался, как «е»). Понадобилось специальные постановление собора: «Гласовое пение пети на речь», – да и то старообрядцы-раскольники этому яростно сопротивлялись. Излюбленное ими пение именовалось «хомовы́м».

В. И. Ленин сжато и точно описал это удивительное свойство речи, заметив: «чувства показывают реальность; мысль и слово – общее». (В. И. Ленин. Философские тетради. Сочинения, изд. 4-е, т. 38, стр. 269.)

Вот что рассказывает один исследователь о «картинных словах» якутского языка, у нас в СССР. «Возьмем слово БООДОНГНООБУТ… Человек, к которому оно относится, должен быть толстым, с отвислым животом. Плечи и вообще все его члены должны быть коротки, толсты, округлы; иначе сказали бы БЫАДАНГИААБЫТ. Должен быть медлителен в движениях, ходить, переваливаясь с ноги на ногу, – иначе выразились бы МОЛООБУТ, БОЛТОХОЧЧУЙБУТ, БОЛТОНГНООБУТ, наконец…» Вот какими детально-описательными могут быть такие «картинные» слова.

Есть второе, философское, значение этого термина. Мы им сейчас заниматься не будем. Для нас существенно, что большинству моих читателей ни то, ни другое значение неизвестны. Значит, это профессиональные слова.

Но вот геологи, работавшие на северо-востоке нашей страны, судя по полученному мной от одного из них письму, уже включили это слово в свою профессиональную речь. У них оно означает прослойку жидкой грязи, встреченную в шурфе или буровой скважине.

Слово «миниатюра» живет и во Франции (miniature), и в других странах, а вот «миниатюрный» по-французски будет уже «minuscule», «microscopique».

Сто́ит отметить и вот что: с отменой в крупных городах автомобильных сигналов и само звукоподражание «би-би» и производный от него глагол «бибикать» потеряли свою, так сказать, актуальность и распространенность: сейчас в Москве и Ленинграде вы редко услышите их. А вот в сельских местностях, где шоферы сигналят по-прежнему свободно, оба эти слова продолжают жить: ребята в колхозах «бибикают» сколько хотят. Мне доводилось слышать даже слово «биби́ка», означающее «машина», «автомобиль».

К. И. Чуковский в одной из своих статей, опубликованной в «Новом мире» за 1961 год, очень удачно показывает, что совершенно равносильные нашему короткому «пока!» выражения бытуют и в английском и во французском разговорных языках. Тем не менее маститый критик колеблется, может ли это словечко уже быть признано совершенно литературным.

Ажурных (франц.).

Остротами (франц.).

И так далее и так далее (франц.).

Специалистам известны и другие (незавершенные) работы этого рода, – скажем, вып. I Словаря к комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», опубликованный проф. В. Ф. Чистяковым в 1939 году в Смоленске, и пр.

Ср. также: «дробь барабанов»; «И мелкой дробью он [соловей] по роще рассыпался» (И. Крылов); «действия над десятичными дробями» и пр.

В 1966 году «Словарь русских личных имен» Н. А. Петровского, содержащий около 2600 распространенных имен, вышел в свет. Это очень полезная маленькая книга.

Если вы не забыли, о словах с этим суффиксом уже рассказывалось.

В смысле «изобразительное искусство».

Император Павел I, скажем, приговорил к смерти слово «гражданин», приказав заменить его словом «подданный». Его сын, Николай Первый, рвался прикончить ненавистное ему слово «прогресс»… Где теперь эти всемогущие самодержцы? А обреченные ими на уничтожение слова живут.

Слово это зарегистрировано и объяснено так же, как объясняю его я, в недавно вышедшем в свет «Этимологическом словаре русского языка», составленном крупным немецким лингвистом-славистом Максом Фасмером. Фасмер также связывает с «гнетить» и «загнетку».

Один из моих читателей сообщил мне, что у саперов-подрывников в ходу слово «соси́са». Оно означает у них длинный, колбасообразный мешок со взрывчаткой. Это очень любопытно. Тем не менее факт этот ничего не меняет в наших рассуждениях: несомненно, профессиональное слово «сосиса» произведено от общего «сосиска», а не наоборот.

Недавно я получил письмо, в котором мне сообщают, что в одном из небольших городов место на реке, где постоянно производится стирка и полоскание белья, известно среди местных жителей под названием «Мойка». «Пойдем на Мойку!» – зовет одна хозяйка другую. В квартирах новых домов ставят на раковинах специальный прибор, именуемый «мойка для посуды». В одной технической книге я встретил выражение «мойка и очистка машин»… Заметьте: смысл слов во всех случаях разный, но все они выражают понятия, связанные с глаголом «мыть».

Русскими этимологами выдвинуто и другое объяснение происхождения слова «сорок», будто бы возникшего из греческого средневекового слова «сараконт», означавшего одну из церковных служб, так называемый «сорокоуст». Хотя можно найти некоторые доводы в пользу этого предположения (счет на «сороки» мог первоначально сложиться на торговом пути «из варяг в греки»; церковные «сороки»-«благочиния» тоже можно объяснить греческим влиянием), нам это толкование все же кажется искусственным. Слишком уж оно «специально», слишком узка его чисто культовая база. Нельзя же, например, слово «обед» выводить из названия церковной службы «обедня».

В иностранных – западных – языках название этого животного тоже обыкновенно связано с числительным, но никогда не с числом 40. Болгары, поляки, чехи именуют его «стоножкой» или «стоногой», так же как испанцы и англичане; французы, немцы, румыны называют «тысяченожкой». Но любопытно, что число 40 всплывает, как только мы отправляемся на Восток: у турок «сорок» – «кырк», а «сороконожка» – «кырк айак».

Брем А. Жизнь животных. М., «Молодая гвардия», 1941, т. II, стр. 142.

По сообщению моих читателей, в Смоленской области слово «кувыро́к» означает деревянный игрушечный снаряд. Его бросают к игровой черте так, чтобы он, ударяясь о землю заостренными концами, «перекувыркнулся» за этой чертой как можно больше раз.

Читательница И. Бокулева пишет мне, что в Скопинском районе Рязанской области есть село Нагиши. Вот вам и самый явный именительный множественного от существительного «нагиш».

Ср. у С. Есенина:

Современные этимологи, впрочем, связывают наше «набекрень» с голландским «bekre\~nde\~n» – «накренять судно на один борт». У русских моряков есть для этого заимствованный от тех же голландцев термин: «креньговать».

Слово «лаз» недавно еще употреблялось преимущественно охотниками (у них оно значило: звериная тропа) да кочегарами (люк для осмотра котла).

Звание «майор» было введено в русской армии Петром I; упразднено в 1884 году. У А. П. Чехова есть рассказ, основанный на этом факте: он так и называется «Упразднили». Звание «сержант» введено также в дни петровские, но упразднено уже в конце XVIII века. Таким образом, первое слово «спало» около полусотни лет, второе – целых полтораста.

Слово это вообще охотно применяли ко всему быстрому на ходу, подвижному. Одно из акционерных пароходных обществ на Волге до самой революции было известно под фирмой «Самолет». Отдельным пароходам тоже охотно давали это имя. В «Бесприданнице» А. Н. Островского Паратов спрашивает у Вожеватова: «Так вы меня, Василий Данилович, „Самолетом“ ждали? Мне хотелось обогнать „Самолет“, да трус машинист…» (действ. I. явл. VI).

Интересно, что за протекшие с тех дней до нашего времени годы был сделан ряд попыток именно в области авиации вмешаться в дело и волю языка. Дальше я рассказываю, что вышло из такой попытки поэта Хлебникова: язык не принял выдуманных поэтом слов, а спокойно и уверенно создал свои. Много шумел по этому вопросу дореволюционный журналист Купчинский, предлагая заменить иностранные слова «ангар», «аэродром» русскими; и его старания успеха не имели. Знаток авиации Вейгелин долго работал над лётным словарем, В той части, где автор регистрировал слова, уже созданные языком, словарь этот сохранил значение. Слова-выдумки и тут совершенно исчезли.

Впрочем, возможно, он действовал не совсем так. Он взял слова «автомобиль» и «омнибус», отбросил начало второго и конец первого и срастил остатки, не заботясь о их значении. Он полагал, что его составное слово должно будет означать «авто(мобильный омни)бус» = «авто+бус». Но это не меняет наших рассуждений.

В одной корреспонденции из Антарктики, помещенной в «Известиях» от 4/IV 1956 года, сообщается, что в поселке «Мирный» тяжелые многоместные вертолеты именуют ветробусами. Даже если это ошибка журналиста, и зовут их вертобусами, к семейству «-бусов» прибавился еще один юный член. А в домах отдыха и санаториях Крыма сами отдыхающие затейливо окрестили маленькие автобусики марки «Латвия» «микробусами». Получилось «слово-чемодан», в котором таятся сразу две разных основы: с одной стороны – как бы «автобус», с другой – как бы «микроб». В общем же – микроавтобус. И ласково, и с насмешечкой.

Стоит указать все же, что в шведском языке (а с ним Свифт был, вероятно, отчасти знаком) есть слова lilla (малышка-девочка), lille (малыш-мальчик) и putte, puttifnasker – «младенец, крошка».

К словам, указанным выше, ученые добавляют еще несколько, – например, слово «кодак». Так в начале века назывались и фирма, производившая фотоаппараты, и сами эти аппараты. Вошло в употребление даже слово «кодакировать» вместо «фотографировать». Два близких к свифтовским слова-термина изобрел Г. Уэллс, разделивший людей далекого капиталистического будущего (если счесть, что оно возможно) на «алоев» и «морлоков». «Морлокам» повезло: появился даже роман другого английского писателя о рудокопах, так и озаглавленный «Морлоки» (впрочем, так – «морлаки» или «морлоки» – именовалось когда-то одно из иллирийских племен). В последнее время на Западе появился целый ряд слов – «флопник» (неудача, крах), «битник» (стиляга), новых для англичан наполовину, так как все они построены на использовании русского суффикса «-ник», ставшего им знакомым по слову «спутник».

С именами собственными бывают и другого свойства недоразумения. На предыдущей странице я говорил про слова «пиджак» – «спинжак» – «пинжак». Мне встретилась фамилия ПИНЖАКОВ. Я, как и все вокруг, толковал ее, как производную от просторечного и неправильного «пинжак». А потом выяснилось, что на северо-востоке РСФСР «пинжаками» зовут людей с реки ПИНЕГИ, и что фамилия ПИНЖАКОВ, собственно, означает: «потомок пинежанина».

Читатели предлагают мне добавить сюда множество таких новых и новейших образований с корнем «лов»: лов-итки (пятнашки), само-лов-ка (верша, рыболовная снасть), тигро-лов, блох-о-лов, ондатро-лов (всё – официальные названия профессий).

Интересно, что А. Майков в стихотворении «Кто он?» употребляет это слово в значении «рыбная ловля». «Старый рыбарь» у него говорит Петру Великому:

Я думаю, в последний раз слово «ловитва» употребил в русском стихе поэт К. Д. Бальмонт в 1913 году:

По поводу слова «облава» в языкознании существует мнение, согласно которому тут мы имеем дело уже с другим корнем, не связанным непосредственно с «лов».

В других, близких к русскому, языках могут встречаться и еще дальше отстоящие от первоначального значения слова, происходящие от слова «лов». Так, например, на Украине слово «ловкий» стало уже вообще синонимом слова «хороший»; вы можете услышать там выражения: «ловкая дивчина» или «ловкий борщ», причем ни то ни другое никак не будет правильно понято нами, если мы попробуем разбирать их по уже знакомым нам значениям этого корня. «Ловкая дивчина» – может быть довольно неловкой в движениях, но просто красивой, хорошенькой девушкой. «Ловкий борщ» – это «суп, ловко приготовленный», то есть попросту вкусный.

Слово живет и далеко за пределами Псковщины. См., например, у В. Солоухина: «И мы… шли куда-нибудь в „ловкие“ места. „А то еще под Курьяновской кручей очень ловко место“, – говорил Петруха, а я запоминал». (Владимир Солоухин. Владимирские проселки. День шестнадцатый. «Московский рабочий», 1961.)

Значит, он существовал еще до их разделения, в общеславянском языке-основе. А это было больше тысячелетия назад.

Слово «ловджилък» и «ловджи́я» представляют особый интерес: они образованы из славянского корня «лов» при помощи турецких суффиксов. По-турецки «охотник» – «авджы», поскольку «охота» – «ав», а суффикс «-джи» («джы») образует имена лиц действующих: «каикджи» – лодочник, «арабаджы» – извозчик, и т. д. По этому образцу создано и болгарское «лов-джи-я». Занятие же чем-либо по-турецки именуется словами с суффиксом (послелогом) «-лук», «-лык». Поэтому «занятие охотой» у турок будет «авджылык», а у болгар соответственно – «ловджилък». Сказалось вековое влияние турецкого порабощения.

А чему удивляться? Подумайте о таких наших словах, как «оборотливый», «оборотистый»…

Примерно так же у нас сейчас появилась склонность любой большой стадион называть «Лужники»: «Воронежские Лужники», «Тбилисские Лужники»…

А отчасти и тот стиль и слог.

В давно забытой книжке «Занимательное стихосложение» Шульговского приводился такой стихотворный пример на «краткосложные слова»:

Ей-ей, «стих» так же плох, как мой рассказ!

Буквально это значит: «вы можете», – форма второго лица единственного числа в английском языке неупотребительна.

Это не в пример труднее, чем составить рассказик вроде приведенного в этой книге.

То есть «сын любит отец» – «отец любит сын». В первом предложении – сын любит отца, во втором – отец сына. Иначе этого у англичан не поймешь: будет ошибка!

«Есть 50 способов сказать „да“ и 500 способов сказать „нет“, и только один способ написать это». (Б. Шоу.)

См. об этом ниже, в главе «Два слова о суффиксах».

В связи с этим полезно вспомнить рассказ писателя Г. Гора о слове «снег» в языке эскимосов, который я уже приводил.

Г. Винокур. Культура языка, М., 1930, стр. 136.

Слово «коттэр», по-видимому, изобретено самим Твеном: в словарях его нет. «Шраттертроттэль» в немецких сказках и поговорках – легендарный город простаков, вроде нашего сказочного Пошехонья.

Многие ученые, правда, склонны наши предлоги и союзы называть не «словами», а «частицами». Но это уже вопрос терминологии; нас это смутить не может. По сути дела, они слова.

Профессор ошибся по крайней мере в одном слове; по-венгерски «bokr» («bokor») – куст…

Л. В. Щерба читал эту свою лекцию осенью 1925 года в Институте истории искусств. Прошло почти полвека, и вот что пишут теперь специалисты по так называемому «машинному переводу», по применению к языкознанию «кибернетических устройств», о которых в 20-х годах никто не имел никакого понятия во всем мире: «Если попалось слово, которого нет в словаре машины, она определит и часть речи его и грамматические функции. Она будет действовать, как те студенты, которым языковед Л. В. Щерба предложил… разобрать по частям речи фразу „Глокая куздра штеко будланула бокра…“» Это напечатано в № 6 журнала «Москва», на 173-й странице, в статье Дм. Жукова «На руинах Вавилона». А ведь надо сказать, что сорок лет назад раздавались голоса, обвинявшие Л. В. Щербу в «формализме», в том, что его исследования морфологии слов «ни к чему не ведут», что от них никогда человечество не получит никакой пользы. Вот какой осторожности и в то же время дальнозоркости мысли требует языкознание.

И сейчас допустимо во множественном числе сказать «крыльца» вместо «крылышки».

Впрочем, некоторые языковеды полагают, что слово «кустарь» связано не с русским корнем «куст», а с немецким словом Künstler – «искусник». Тогда суффикс тут иной, как в словах «маляр» – Mahler или «слесарь» – Schlosser.

Занятно, что от названия города ЧЕРЕПОВЕЦ старая правильная форма названия жителей была «черепане». Отсюда пошла известная фамилия «Черепановы». Форма «черепане» встречается в стихах большого знатока северных наречий, поэта А. А. Прокофьева.

О его происхождении ходит явно легендарный рассказ. Слово «Одесса» рассматривается в нем как вывернутое наизнанку французское словосочетание «ассэ д’о» (assez d’eau), означающее: «воды достаточно». Одесса, основанная эмигрантом де Рибасом и его приближенными, была заложена на том месте берега, где в сухой степи оказалось «ассэ д’о» – довольно воды. Легенда остроумна, но очень сомнительна. Наименование «Одесса» восходит, вероятно, к названию нескольких древнегреческих поселений на Черном море – «Одессос», значение которого «Водяное», «Прибрежное». Попробуйте поменять суффиксы местами: «одесс-ец» и «старорусит»… Получается достаточно уродливо, чувствуете? У языка вышло лучше!

Любопытно, что с названиями зарубежных городов этот «иностранный суффикс» как будто никогда не применяется. Я, по крайней мере, таких случаев не знаю. Даже жители библейской ЭДЕССЫ существуют в Библии не как «эдесситы», а как «эдессяне». А внутри России – пожалуйста.

Стоит обратить внимание на то, что и производное слово «двое» имеет очень определенную родовую окраску. Мы можем сказать «двое парней», но только «две девушки». Однако «там пришли какие-то двое» можно сказать, если хоть один из пришедших мужчина. Говорим мы и «двое часов», «двое брюк».

Правда, по-французски можно употребить слово «un» и во множественном числе: «les uns et les autres» – «одни и другие», но в этом словоупотреблении есть такой же привкус искусственности, как у нас, когда мы употребляем междометия или предлоги в качестве существительных: «ахи и охи»; критик называл сии частицы «ужами», и т. п.

Впрочем, «трое» ведет себя точно так же, как «двое»: можно сказать «трое мушкетеров», а «трое дам» – нельзя.

«И вышли мы с сотней дружинников и с женщинами и с детьми на день святого Бориса из Чернигова, и ехали сквозь половецкие полчища…»

«И находился я в Переяславле со своею дружиною 3 лета и 3 зимы…»

«А вот что делал я в Чернигове: своими руками связывал в лесах по 10 и 20 живых коней, да кроме того, ездя по реке Роси, ловил своими руками таких же диких лошадей. 2 тура метали меня на рогах… да 2 лося – один ногами топтал, а другой рогами бодал».

В двойственном числе существовали всего три падежные формы. Именительный совпадал с винительным и звательным, родительный – с предложным, дательный – с творительным.

Во французском языке есть выражение croissant («круассан») мужского рода, но оно означает «полумесяц», «лунный серп», то есть уже нечто иное.

Аналогичное положение и в китайском языке, где «кот» именуется «мао», но только безотносительно к полу. Кот же в смысле «кот-самец» будет «гунмао», «кошка» – «пиньмао».

Сравните у А. П. Чехова (Собр. соч., т. V, ст. 18): «– Ба, жив Курилка! – засмеялся губернатор. – Господа, поглядите, наша городская голова идет. Сюда идет. Ну, беда, заговорит он нас теперь».

Теперь студенты говорят «наш староста» и в тех случаях, когда этот староста – девушка.

В стихотворении Г. Гейне говорится о дереве, которое по-немецки называется «фихтенбаум», или «фихте». В различных немецко-русских словарях это название переводится по-разному: то «сосна», то «ель», то «пихта». Ознакомление с толковыми словарями немецкого языка показывает, что вопрос этот не так-то прост. «Фихте» и действительно в некоторых наречиях немецкого языка означает пихту, в других – сосну, в третьих – ель. В свою очередь, «сосна» в различных местах Германии носит наименования «фихте», «фёрэ» и «кифер». По-видимому, народный язык вообще не слишком резко разграничивал там когда-то эти три древесные породы, и их названия смешиваются и до сих пор. Лермонтов вслед за большинством переводчиков принял для «фихтенбаум» значение «сосна», и у нас нет никаких оснований отказываться от его точки зрения.

К слову сказать, с точки зрения ботаников-систематиков поэт допустил тут существенную неточность: кедр (Cedrus) – дерево южное, растущее только на Средиземноморье. На севере (в особенности у нас в сибирской тайге) растет совсем не кедр, а так называемая кедровая сосна (Pinus cembra), от которой мы получаем наши кедровые орешки.

В одном из рассказов А. К. Толстого яицкий казак, держа за хвост суслика, на вопрос о том, самка это или самец, отвечает важно; «Жеребец, ваше благородие!»

Чтобы хоть немного намекнуть на удивительное разнообразие принципов, по которым разные языки делят названия вещей, то есть имена существительные, на разряды, упомяну вот о чем. Китайскому языку чуждо наше деление существительных на три рода. Зато они делятся им на две группы: слова, означающие единицы измерения, и слова, не могущие означать их. Оставляя в стороне первую группу, укажу только на деление, существующее внутри второй. Эти существительные распадаются на разряд «вещество» и разряд «не вещество». В первый попадают такие слова, как «шуй» (вода), «жоу» (мясо); во второй «жень» (человек), «шань» (гора) и т. п. Существительные, относящиеся к «не веществам», опять-таки делятся на множество подклассов, совершенно неожиданных для европейца. Так, к одному классу принадлежат слова «стол», «билет», «лицо»: это группа предметов, обладающих плоской открытой поверхностью. Другой класс охватывает существительные, означающие предметы, которые схватываются за ручку или которые можно представить себе, как схватываемые за нее: скажем «веер», «чашка», «нож». Такие слова, как «виноградная лоза», «пулемет» и «радиоприемник», попадают в один разряд, потому что они означают предметы, связанные с подпоркой или опирающиеся на нее. Слова «тигр», «крыса», «чулок» и «петух» входят, как это нам ни странно слышать, в класс существительных, означающих «предметы средней величины». Вы скажете, что у вас ум за разум заходит от такой классификации: тигр и крыса – средней величины! Виноград и радиоприемник – в одной группе! Но китаец резонно ответит вам: это ничуть не более нелепо, чем относить «козла», «пароход» и «микроба» к одному мужскому роду, а «козу», «шхуну» и «бактерию» – к другому роду, женскому, объединяя их по этой совершенно непонятной линии. Но раз это так, раз принципы распределения могут быть столь различными, не приходится сомневаться, что на протяжении веков они могут изменяться и внутри одного языка, у одного народа. То, что когда-то имело смысл и значение, может постепенно его полностью потерять или сменить на совершенно новый. Так, безусловно, было и с нашим разделением на роды.

А происходит это название, в свою очередь, от исковерканного греческого выражения «Eis ten polyn», то есть «в город».

Любопытно, что язык, отбросив слово «палья» (французское paille) как ненужный дубликат русского «солома», сохранил для обозначения светло-желтого, «соломенного» цвета выражение «палевый». Впрочем, употреблялось оно только профессионалами: портными, малярами, животноводами и т. п.

Л. Н. Толстой, адресуясь только к писателям, свирепо говорил когда-то: «Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значение которого он не может объяснить, лишается права писать и получает 100 ударов розги». Надо заметить, что этот гнев великого мастера языка справедлив и не только по отношению к людям пишущим.