Быстрыми, ловкими движениями она захватывала снопы, вскидывала их кверху и, глядя на Лукашина сияющими глазами, совала их ему в протянутые руки.
Лукашин оказался бывалым работником. Она это сразу оценила и по тому, как он уверенно, по-хозяйски, расставив ноги, стоял на скамейке, и по тому, как умело и расчетливо подхватывал снопы и с каким-то особенным мужским шиком вешал их на жерди.
— А ведь ты настоящий мужик! — рассмеялась вдруг Анфиса, неожиданно для себя называя его на ты.
Он ничего не ответил, только лицо его, блестевшее от пота, расплылось в довольной улыбке да еще шибче заходили руки.
Скоро ячменная пыль да ость покрыли его волосы, лоб, гимнастерку, и от этого он стал еще ближе, еще роднее.
Они не слыхали, как к ним сзади подошел Федор Капитонович:
— Вот как ладно. А я иду да думаю: чья бы это пара? Молодых сейчас нету, а тут, гляжу, не работают, а играют.
Темное облачко нашло на лицо Анфисы. После того как Федора Капитоновича сняли с бригадиров, он присмирел и даже исправно работал в колхозе. И все-таки у Анфисы не лежала к нему душа. И ей показалось, что не к добру эта встреча. Но Лукашин, разгоряченный, потный, уже протягивал к ней руки, и она снова нагнулась к снопам.
Федор Капитонович постоял еще немного, покачал головой и тихонько зашагал по дороге домой.
…Час спустя Лукашин спрыгнул со скамейки на землю.
— Ух, запарила! — сказал он, возбужденно блестя глазами и вытирая рукой потную шею.
— Это еще кто кого, — улыбнулась Анфиса, отряхивая платье.
— Горло пересохло. Нечем промочить?
Анфиса достала из кустов маленькое жестяное ведерко с водой.
— Кушайте на здоровье, дорогой работничек, — жеманно поклонилась она ему.
Веселые, довольные, они сели на межу к кустам. У Анфисы был захвачен с собой кое-какой полдник. Она расстелила белую скатерку, налила в миску творога с молоком. Лукашин с жадностью накинулся на еду. Сама она отломила краюшку шаньги и, нехотя пощипывая ее, поглядывала на Лукашина. Легкое, бездумное счастье переполняло ее. В ушах ее звонко вызванивал родничок, спрятавшийся внизу за полем в кустарнике, тихо и убаюкивающе поскрипывала невидимая вдали телега.
— Ты что не ешь?.. — тихо спросил Лукашин.
— Так, не хочу…
Лукашин вытер губы и долго и нежно смотрел на ее лицо.
— А знаешь что? — зашептал он, обдавая ее горячим дыханием.
— Что?
— У тебя сейчас такие веснушки у переносья… как у девочки…
Анфиса вся вспыхнула, смущенно замахала рукой:
— Ну уж, скажешь…
— Ей-богу.
Он поймал ее руку, взял в свою. Темная, заскорузлая от работы рука. Анфисе вдруг неловко и стыдно стало за себя, за свою руку, и она потянула ее назад. Глаза их встретились.