– Все подлинное. – Анник смотрела на книгу, стоявшую на полке, но если бы ее спросили, что это такое, она бы не смогла ответить. – Маман была выдающейся. Никто из французских агентов так глубоко не внедрялся в британскую разведку. Она имела доступ ко всему, моя Маман.
– Она была уникальной, – сказал Гальба.
– За годы работы с Вобаном я рассказывала ей все, что мы делали. Теперь я вижу это в папке. Я была такой ловкой, настолько довольной собой, что рассказывала ей все. Рене, Паскаль, Франсуаза… и Сулье. Сулье, который доверял мне секретные послания… Я предала всех. Вобан презирал бы меня за такую глупость.
Анник больше не могла говорить и даже видеть из-за слез. Грей взял у нее папки, заставил встать и прижал к своей груди. Тогда она заплакала. В прошлом ее много раз могли убить. И будь она разумнее, то умерла бы и никогда не оказалась в Англии, в этой комнате, и не увидела бы, как все для нее важное разбивается вдребезги.
В конце концов, Анник оторвалась от Грея, вытерев глаза предплечьем, неуклюже и быстро, как ребенок. Пора думать, а не просто горевать. Хотя, возможно, боль останется навсегда.
– Мне любопытно… – Это было вороньим карканьем. – Мне любопытно, что вы теперь будете со мной делать? За час вы меня уничтожили. Я всю жизнь была предателем. Все, что я делала, было напрасно. Напрасно!..
Грей подвинул ей тарелку.
– Анник, съешь что-нибудь. – Она не шелохнулась. – Если все не имеет значения, то так же не важно, если ты поешь.
Это были кофе и булочки. Он прав. Ничто уже не имеет значения. Поставив локти на стол для поддержки, она выпила кофе и съела почти все булочки. Капитуляция была полной.
– Анник… – Гальба должен был повторить, чтобы она посмотрела на него. – Анник, отчасти я виновник этой несправедливости. Я не вмешался. И очень сожалею.
Этот англичанин слишком для нее сложен.
– Я отпрыск русалки и морского окуня. И они были женаты. Я понятия не имела. Почему мать лгала мне?
– Сначала ты была слишком мала, чтобы вынести подобную тайну. Позже… – Гальба развел руки. – Тут нет прощения. Позже она решила тебе не говорить. Последний раз, когда мы с ней виделись, тебе было двенадцать. Мы яростно спорили на счет этого. Она сказала мне, что ты ребенок, сердце у тебя одно и она не собирается рвать его на части. Думаю, она не рассчитывала, что вы с ней переживете эту войну… Грей, она даже не слушает меня.
– Оставьте ее со мной. Ей нужно время, чтобы прийти в себя.
– Не говорите обо мне так, будто меня здесь нет.
Кажется, она стала чем-то иллюзорным. Если она не француженка, то кем она может быть? Вероятно, никем.