– Владейте! Чтоб вы знали: это 1663 год, Москва, Печатный двор. Первое московское переиздание Острожской библии Ивана Федорова 1581 года. Тираж 2412 экземпляров. Кстати, шрифт для этой книги был специально отлит мастером Федором Поликарповым и получил название библейского. А вы давно собираете старопечатную литературу? У нас тут попадаются интересные экземпляры – и куда дешевле, чем, к примеру, в Москве. Там за такое издание вам пришлось бы выложить не меньше двух тысяч баксов, а здесь, как видите, обошлось тысчонкой. Оставьте свой телефончик, я вам буду позванивать, если что появится…
Покупатель словно не слышал. Нетерпеливо сорвал обертку, зачарованно уставился на твердый, деревянный, обтянутый рыжей кожей переплет, там и сям украшенный потускневшими медными заклепками, с тяжелой пряжкою. Открыл книгу…
«БиблiA сiрηчь книги Ветхаг| и Новаг| Завηта на Азыкv славенскv…»
Отошел к подоконнику, дрожащими руками шевелил страницу, любуясь своим сокровищем. Бумага – точь-в-точь как то письмо из шкатулки. Пергамент! Шрифт утонченный, мелковатый и кое-где стертый, но вполне разборчивый.
Сначала идет благословение издателя: «Бгъ же всесилный всAkiA благодати да подастъ ти, рачителствvюμ ∑му!»
Что-то встрепенулось в душе. Из глубины веков его поощряли, одобряли, благословляли! К нему обращались, говоря: «Вамъ же избраннымъ прежде векъ по предоувηдηнiю вηчна г|бга…»
«А вдруг разгадаю? – подумал он – и похолодел от вещего испуга. – Нет, а вдруг и правда здесь найду ключ?!»
Дело стояло за малым – найти…
* * *
– Ах… – тихо сказала Маришка, роняя дождевик, который загрохотал, как рассыпавшаяся вязанка дров. – Боже…
Она качнулась. Ирина подхватила Брунгильду, на ощупь сунула ее куда-то в сторону, прислоняя к стене. Маришка начала сползать на пол.
Но сейчас Ирине было не до нее: фонарик погас, словно тоже лишился чувств, а может, и вовсе помер. Нашарила на столе свечу, коробок спичек. Зажгла огонечек; потом, одолевая вязкую слабость в ногах, метнулась к Петру, упала на колени среди этого тошнотворного, сладковатого запаха, приподняла голову, пытаясь понять, где рана.
Его русые волосы казались черными от крови, но тотчас Ирина поняла, что ранен он не в голову: это натекло из простреленной груди.
Сунула окровавленные пальцы к его шее, зашарила по ней, пытаясь найти пульс. И пальцы ее были ледяными, и горло Петра – ледяным, застывшим.
Невольно громкий всхлип вырвался из горла. Схватила Петра за плечи, тряхнула что было сил:
– Да ты что? С ума сошел?!
Послышалось или впрямь что-то слабо клокотнуло в его груди? Или это воздух прорвался сквозь пробитое, мертвое легкое?