– Курочка… Кому ты ее оставляешь? Она слишком старая, чтобы возить на себе дрова или сено!
– За ней ухаживают дети. Помнишь Кольцовых с хутора?
– Нет…
– У них родители погибли два года назад. Два подростка остались с лежачим стариком. Они в Курочке души не чают. Но дрова возят и картошку возят. Главное, старший обещал пристрелить Курочку, когда она упадет и не встанет. Я ему верю. Он не даст ей долго умирать. Он добрый. Подсадить тебя?
– Нет!
– Да…
Он подошел близко-близко, я обмерла в предчувствии его рук на моем теле, а Макар наклонился, взял мою правую ступню в кроссовке и поднял на ладони вверх, и я ударилась головой в звезды, балансируя несколько секунд на его руке в жуткой пустоте одиночества.
– Почему лошадь назвали Курочкой? – Сглотнув напряжение в горле, я устроилась в седле и взяла поводья.
– Потому что я, пятилетний, назвал поросенка Котиком, а Кубрик подобрал лосенка-сосунка и назвал его Тигром. Потом Тили выкупила у бойни больную кобылку, вылечила ее и назвала Курочкой. А котенка – Свином. Агелена назвала петушка Лисом, а когда появилась ты…
– А я назвала овечку Пчелкой. А лошади видят в темноте?
– Я вижу в темноте, этого вполне достаточно, – сказал Микарий и прибавил шагу.
Курочка шумно выдыхала и с каждым шагом кивала в такт головой, луна то и дело заплывала за небольшие облака, тогда голова Макара впереди не светилась антрацитом, отражая ее холодное свечение.
– Можно я слезу и пойду с тобой рядом? – спросила я у пруда, где впервые встретила Агелену.
– Нельзя.
– Я буду с другой стороны лошади!
– Нельзя. Держись от меня подальше.
– Я не могу ехать на лошади, у меня антилошадность!
– Чего?
– Это такая нервная болезнь, спроси у Оси. Давай меняться. Ты сядешь верхом, а я поведу!
– Ты не знаешь дороги, – заявил Макар и больше не отвечал ни на какие мои призывы и просьбы до самого хутора.
Из старой накренившейся избы выбежали два высоких худых мальчика, и старший, принимая Курочку, посмотрел на меня укоризненно.
– Пойдешь в избу попрощаться с дедом? – спросил он у Макара. – Может, помрет зимой.
Мы пошли в дом.
Старик лежал на лежанке у печки, пил чай и хитро улыбался, и у меня сразу пропало ощущение неудобства, потому что я почувствовала – так улыбающийся человек этой зимой не помрет.
– На кладбище собрались? – ошарашил он нас с порога. – Опоздаете…
– В каком смысле? – Макар подвинул тяжелый старый табурет и сел рядом со стариком, привычно задвинув ногой под лежанку то ли плевательницу, то ли горшок – я не разглядела.
– Смыслов в этом нету никаких, – кивнул старик, – а ведь гляди-ка, как народ припекло! Куриловы пошли – отец с сыном, Ипатов пошел, который старший из двойняшек – младший в город уехал позавчера, изведется ведь, что прозевал! Агафоня пошла!