– Все ушли… Меня бросили. Один остался, – просипел тот, гребя ладонями по скользкому граниту, но не сдвигаясь с места.
– Куда ушли?
– На Тульскую…
– Что там творится? – встрял подоспевший Гомер.
– Откуда мне знать? – скривился бездомный. – Кто туда ушел, там и сгинул. У них и спрашивай. А у меня нет сил по туннелям шататься.
Я тут помру.
– Почему уходили? – не отступал бригадир.
– Страшно им было, начальник. Станция пустеет. Решили прорываться. Никто не вернулся.
– Совсем? – Хантер поднял ствол.
– Совсем. Один только, – поправился бродяга, замечая наведенное дуло и съеживаясь, как муравей под линзой. – На Нагорную шел. Я спал. Может, показалось.
– Когда?
– У меня часов нет, – тот замотал головой. – Может, вчера, а может, неделю назад.
Вопросы иссякли, но пистолетный ствол по-прежнему глядел допрошенному в глаза. Хантер молчал, словно у него внезапно кончился завод. И странно тяжело дышал, как если бы разговор с бродягой отнял у него слишком много сил.
– Можно мне… – начал бездомный.
– На, жри! – прорычал бригадир и, прежде чем Гомер успел сообразить, что происходит, дважды спустил курок.
Черная кровь из простреленного лба залила распахнутые глаза несчастного, и, прибитый пулями к земле, он вновь превратился в груду тряпья и картона. Не поднимая глаз, Хантер пополнил обойму «стечкина» четырьмя патронами и спрыгнул на пути.
– Скоро все сами узнаем, – крикнул он старику.
Гомер наклонился над телом, забыв о брезгливости, взял кусок ткани и прикрыл им расколотую голову бомжа. Его руки все еще дрожали.
– Почему ты его убил? – слабо выговорил он.
– Спроси себя, – глухо ответил Хантер.
* * *
Теперь, даже собрав всю волю в кулак, он мог только опустить и поднять веки. Странно, что он вообще очнулся… За тот час, пока он находился в забытьи, онемение ледяной коркой покрыло все его тело. Но его язык присох к нёбу, а грудь будто придавила пудовая гиря. Он даже не мог попрощаться с дочерью, а ведь это было единственным, для чего стоило приходить в себя, так и не доведя до конца тот давний бой.
Саша больше не улыбалась. Теперь ей снилось что-то тревожное, она свернулась клубком на своей лежанке, обняв себя руками, нахмурившись. С детских лет отец будил ее, если видел, что дочь мучают кошмары, но сейчас его сил хватало только на то, чтобы медленно моргать.
Потом и это стало слишком утомительно.
Чтобы дождаться, пока Саша проснется, ему нужно было продолжать бороться. Он не прекращал борьбу все двадцать с лишним лет, каждый день, каждую минуту, и чертовски от нее устал. Устал сражаться, устал прятаться, устал охотиться. Доказывать, надеяться, врать.