– Он в ванной, – сказала Зюка, – можешь увидеть его без прикрас: голый человек на голой земле.
– Ничего себе «голой», – все-таки не удержался я.
Коляня уже принял освежающий предобеденный душ и растирал поджарый торс мохнатой простыней. Мокрыми ногами Коляня попирал накинутое на коврик грязное белье. Это белье на желтом пушистом коврике мне бросилось в глаза прежде всего: Коляня не оторвался от прошлого, не оторвался от деревенских бань своей юности.
– Давай одевайся, – сказал я и закрыл дверь ванной.
Он появился свежий, подтянутый, в безупречной рубашке из палевого «тропикола», сквозь огромные – на пол-лица – очки оглядел победно свои снежные владения.
– Ну-с, – Коляня адресовался к Зюке: – Можем менять дислокацию? Столовая ждет?
Мы перешли в столовую. Приветствовать меня выплыла могучая рыба с мертвой улыбкой и сонными глазами усталого конферансье. Рыба покинула компаньонов, толпившихся в голубоватом параллелепипеде аквариума, занимавшего все пространство под окном, распростертым на верхней части наружной стены.
Столовая, окрашенная в эти же водно-голубоватые тона, составляла с аквариумом как бы единое целое.
Я постучал пальцем по рыбьему носу, прижатому к стеклу, рыба отплыла, продолжив свое бесстрастное скольжение меж других сомнамбулических рыбьих тел.
– Так воцарился мир. «И рыба-Молот рыбу-Меч перековала на орала»… – я обращался к Зюке, я хотел веселить ее, но захохотал Коляня, и было очевидно, что смысл шутки ему ведом.
– Для начала – аперитивчик? – Коляня подкатил к обеденному столу многоэтажное сооружение, уставленное многоцветьем бутылок. – «Узо»? «Уникум»? Рекомендую «Уникум». Я верен привязанностям – «Уникум» предпочитаю всегда, – и налил в мою рюмку тягучую темно-коричневую жидкость, изъяв эту рюмку из парадного строя сосудов перед моим прибором. И, точно спохватившись, заохал: – Это же надо! Ты – в Афинах! А я уж думал, никогда ваша знаменитая светлость не доберется до нашего захолустья. Что делать: Балканы, задворки Европы.
Нет, это положительно был другой, неузнаваемый Коляня. Он изменился весь, даже некогда светло-рыжие кудрявые вихры теперь сильно потемнели и облепляли Колянин череп завитками, будто ему на голову вылили банку клубничного варенья, и, стекая неровными потеками на лоб, густая жижа дыбилась на щеках ягодами-кудряшками бакенбардов.
Но тут он, сев, подмигнул вялкинским Коляниным глазом:
– Со свиданьицем! – Мы чокнулись. – Ничего живем? Как находишь?
– Неплохо, – согласился я.
– А это, между прочим, моя хозяйка всю роскошь своими руками оборудовала, – Коляня гордо откинулся на спинку стула. Ага, значит, не только вкус хозяйкин реализован, но и физические усилия. Вся вложилась.