– Выделяют углекислоту в комплексе с аттрактантами, - сказал Панкин.
Все-таки он кое-что знал, этот новосибирский завхоз. Аттрактанты - это всего-навсего вещества, привлекающие насекомых. Я это знал, а Прохоров спрашивать не стал, только нахмурился: огнетушитель у Панкина по-прежнему болтался под локтем, а в руках сверкал линзами «Зоркий». Я уже давно приметил фотоаппарат, да помалкивал. Пока двух огнетушителей хватает - пусть щелкает. Ведь и ученой экспедиции надо что-то предъявить взамен живой «авоськи». Отловить ее, думаю, не мог бы самый опытный зверолов.
Справа кто-то вскрикнул, раздалось шипение огнетушителя, отчаянный вопль: «Держи!» И тут же из кустов выпрыгнуло какое-то странное сооружение, членистоногое и членистотелое, если можно так выразиться, потому что собственно тела не было, а двигался некий скелет из гибких велосипедных спиц-трубок, по которым струилась то и дело менявшая цвет жидкость. Головы у существа не было, или она находилась в центре конструкции и напоминала никелированную зажигалку, увеличенную раз в десять.
Щелкнул «Зоркий», потом еще раз. Но тут пенная струя из моего огнетушителя рубанула диковинного «паука» или «кузнечика», рассекла его надвое и мгновенно превратила останки в рыжие хвостики, торчащие из пены. «Зоркий» опять щелкнул.
– Штучки-дрючки, - неодобрительно сказал Прохоров. Но Панкина смутить было трудно: он знал, что делал.
– Вот эта штучка оставляет науке то, что вы разрушаете.
А разрушили мы все, что не было порождением окружающего болота и леса. Одна за другой две пенные струи смыли в грязь еще трех «кузнечиков». Погиб и огромный темно-зеленый шар, спрыгнувший на нас с высохшей елки. Шли мы настороженно и медленно. Все труднее становилось дышать. Где-то поблизости утечка кислорода из воздуха и приток углекислого газа происходили быстрее, чем восстанавливалось природное равновесие.
– По-моему, это и есть центральный очаг, - сказал Панкин.
– Чего? - не понял Прохоров.
– Внеземной жизни Должно быть, здесь и упал контейнер.
– Погодите, - насторожился Прохоров, - я сейчас передам по цепочке. Знаю где. В Митькином логе.
Я уже не спрашивал, откуда у него такая уверенность. Минут пять мы прождали в зловещей тишине леса без насекомых и птиц, пока бесшумно, как индеец, не появился Прохоров.
– Ермолая Корогкова обожгло, - сквозь зубы проговорил он. - Замешкался, не успел ударить струей. Хорошо, другие помогли. Пошли, - Прохоров ринулся в темный строй наполовину сожженных елей. Какой пожар здесь бушевал, было ясно.
До сих пор я шел, охваченный только возбуждением и любопытством. И страха не испытывал ни чуточки. Понимать-то я понимал, на что иду, а вот оценить опасности не мог. А сейчас бешеные глаза Прохорова, его нехотя, сквозь зубы брошенная реплика, словно в прорубь меня окунули. Даже сердце заледенело и судорогой икры свело. Душа в пятки ушла. Все-таки есть что-то в этой прилипшей к языку поговорочке.